Голоса - [4]

— Что такое?

—  Я так больше не могу.

—  Тогда перестань.

—  Нет никакого выхода.

—  Всегда есть, — Эблинг зевнул.

—  Ральф, ты что, хочешь мне сказать, что я должен сделать выводы? Что я должен пойти до конца?

Эблинг переключал телевизионные каналы. Но ему не везло — казалось, везде показывают одни только концерты народной музыки и столяров, обрабатывающих деревянные плашки, да повторяют сериалы восьмидесятых годов — унылая послеобеденная программа. Как он вообще может это смотреть, почему он дома, а не на работе? Он не знал. Может быть, чтобы он просто забыл пойти туда?

—  Я проглочу всю пачку!

—  Давай, вперед, — Эблинг потянулся за книгой, лежавшей на столе.

«Путь Я к себе» Мигеля Ауристоса Бланкоса. На обложке солнечный диск. Это была книга Эльке. Эблинг брезгливо отложил ее.

—  Тебе всегда все достается, Ральф. Ты получаешь все. Ты понятия не имеешь, что значит всегда быть вторым. Всегда одним из многих, всегда третьего сорта. Ты не знаешь!

—  Так и есть.

—  Я вправду это сделаю! Эблинг отключил телефон — на случай, если этот жалкий человек ему перезвонит. Этой ночью ему снились зайцы. Они были большие, смотреть на них было не смешно, они появлялись из лесной чащи и были похожи скорее на грязных оборванцев, чем на славных зайчиков из мультфильма, и смотрели на него светящимися глазами. В чащобе у него за спиной раздался треск, он вздрогнул, и его движение нарушило все, действительность распалась, и он услышал, как Эльке говорит, что это невыносимо, как можно так громко дышать, когда же у нее наконец будет своя спальня.

На другое утро телефон молчал. Эблинг ждал и прислушивался, но тот не хотел звонить. Когда наконец после обеда раздался звонок, это оказался просто начальник, который хотел знать, почему Эблинг не приходил в последние два дня, чем он заболел и где его больничный. Эблинг извинился, для верности покашлял, и когда начальник сказал, мол, ничего страшного, бывает, не стоит беспокоиться, ведь он уважаемый сотрудник, они знают ему цену, от ярости у него на глазах выступили слезы.

На следующий день он намеренно испортил три компьютера и настроил один жесткий диск так, что ровно через месяц все данные с него должны будут исчезнуть. Телефон молчал.

Несколько раз он едва не набрал один из номеров. Большой палец уже лежал на кнопке «вызов», и он представлял себе, что лишь мгновение отделяет его от того, чтобы услышать один из тех голосов. Будь он посмелее, он нажал бы на кнопку. Или устроил где-нибудь поджог. Или стал искать Карлу. Хорошо хоть, в обед дали шницель по-венски. Дважды за восемь дней — редкая удача. Напротив него сидел Роглер и решительно жевал. «Новый Е-14, — сказал он с набитым ртом. — С ума сойти можно. Там ничего еще не работает. Кто его купит, сам виноват». Эблинг кивнул.

— Но что же делать? — продолжал Роглер. — Он новый. Я тоже такой хочу! Другого-то ничего нет.

—  Это точно, — сказал Эблинг. — Другого ничего нет.

—  Эй! — сказал Роглер. — Перестань пялиться на свой телефон.

Эблинг вздрогнул и спрятал его в карман. «Совсем недавно ты не хотел никакого телефона, а теперь без него ни шагу. Да ты расслабься, ведь нет ничего срочного, это ясно». На мгновение Роглер замялся. Он проглотил кусок шницеля, положил в рот еще один. «Ты меня только правильно пойми. Ну кто станет тебе звонить?»