Голос тонкой тишины - [9]

- Бушевала?

- Да, рвалась, вскакивала, кричала что-то... Перепугала всех больных. Пришлось положить на вязки.

Я открыла глаза. Вокруг бродили тени. Сфокусировав взгляд, увидела женщин в ночных рубашках. В затрапезных халатах. Они ходили, невидяще косясь на меня. Я дернулась. Но сесть не смогла - что-то удерживало. Переведя взгляд с белого потолка на руки и ноги, я с ужасом увидела, что они разведены и привязаны к кровати.

- Ну вот, проснулась. Здравствуй, - сказал доктор, приближаясь ко мне. - Как ты себя чувствуешь?

Я посмотрела на его красное лицо в капиллярах и еще раз попыталась встать. Бесполезно. Тогда я заплакала.

- Ну, ну... Успокойся. И лежи себе, лежи. Синяк вон нянечке поставила. Зачем?

- Сильная, чертовка, - покачала головой нянечка. - Такая хрупкая, а двоих взрослых женщин раскидала... Пришлось даже больную на помощь звать.

Я обернулась и увидела ту, которую санитарки звали на помощь. Она глядела на меня в упор. Глядела и не видела. Я узнала в ней кого-то очень знакомого и прикрыла глаза. Мне было почти все равно.

Попробовала вспомнить "Отче наш", но восторженный хор грянул непонятные слова:

Вселенная внесмертная внетленная

За-времь неравномерное горение...

- Сделайте ей укол... Не бойся, это просто успокаивающее...

Проваливаясь куда-то в темноту, я успела увидеть себя посреди высокого зала. В ослепительно белом платье. С ажурным серебряным гребнем в распущенных волосах.

- Ну, что? - с укоризной глядел на меня Василий, а я сидела, разминая затекшие кисти рук. - Допрыгалась?

- Сегодня вроде не время посещений, - проворчала я.

- В церковь ей, видите ли, захотелось! - Он, похоже, всерьез намеревался устроить мне разнос. - И что?..

- Заберите меня отсюда, - взмолилась я. - Я все буду делать, как нужно.

- То-то. "Заберите!" Ладно, так и быть, пойдем.

Я встала босыми ногами на холодный пол.

- Слушай меня внимательно, девочка. Сейчас ты подойдешь к нянечке и скажешь: "Отдайте ключи". Она сначала, увы, не отдаст. Но ты требуй. Если не усомнишься, получишь. Вперед!

Я все сделала так, как он велел. Нянечка ударила меня по лицу и швырнула на кровать, пригрозив в случае новых фокусов прибегнуть к вязкам.

- Вы не забыли, сегодня бал, синьорина. - На этот раз возник Лукоморьев.

Я взяла себя в руки. И заложила руки, в которые себя взяла, за голову. Уставилась в потолок. Через минуту лениво возразила:

- Я не могу идти в таком виде, дурак. К тому же меня отсюда никто не выпустит.

- Синьорина, выпустить вас или не выпустить, равно как впустить или не впустить куда бы то ни было, может лишь один-единственный человек во Вселенной. Этот человек - вы сами...

Он галантно потянулся к моей руке.

Я несильно хлестнула его четками по носу. И только сейчас удивилась как могли их не отнять в приемном покое?

- Подите вы к черту!

- Охотно, охотно, - раскланялся он. - Однако вы совсем не цените мою заботу. Это я принес вам четки. Знаете, как гласят учебники по этикету, я с удовольствием отправлюсь туда, куда вы меня приглашаете, но - и в этом "но" вся суть - если и вы почтите нас по тому же адресу своим присутствием.

Я смолчала.

- Так - ваше решение?

- Вы довели меня до психушки, - беспредметно возразила я.

- Хозяйка, да ведь вы сами стремились сюда! - развел руками Лукоморьев. - Мы всячески оберегали вас, но разве есть вещи, которые королевна не получит, если захочет?..

- Скажите, кто был тот страж перед Историческим?

- Вы не узнали, королевна?

- Никогда прежде его не видела... - Неожиданно для самой себя я добавила: - Баркаял. Так это был...

Лукоморьев-Баркаял привстал, чтобы поклониться.

- Да, синьорина, я был в числе восемнадцати падших...

Теперь он глядел светлым ликом, отмеченным печатью глубокой скорби, с неутоленным честолюбием, темнеющим по внешним углам глаз.

- Я полюбил земную женщину, королевна... Нет, это не было возможности выносить. И я ампутировал себе крылья скальпелем любви, выражаясь современным литературным... Полетел туда, то есть сюда, вниз... Я попал в плен ваших нелепых законов. Досель я не знал человеческой лживой морали, тягот сомнений... Я полюбил земную женщину... Но она не любила меня...

- Кто здесь?

- Тс, царевна больна, - робкие голоса доносились откуда-то из угла комнаты.

- А что случилось?

- Она ничего не помнит!

- Да ну?

- Молчать там! - рявкнул Баркаял.

Нянечка безмятежно всхрапывала в своем кресле. Удивительное дело, похоже, никто нас не слышал. Все спали. Кроме Ингигерды, той, что помогала меня вязать, блистающей во тьме своими фосфоресцирующими глазами.

- Вы в обиде на Ингигерду? - устало продолжал тот, кто был ангелом, но пал. - Но если бы не она, женщины не справились бы с вами, и вы, чего доброго, выпрыгнули бы в окошко...

- Нет, я не в обиде.

Я поднялась, скинула ночную сорочку, снова надела ее, уже задом наперед.

В окне больницы сияла луна, в ее бледное лицо тыкались ветви деревьев.

Мне снова послышалось что-то - не то песня, не то стихи. Тонкий детский голос выводил бесхитростные слова, будто доносимые ветром. Они были слишком взрослы для юного голоса.

Боль не больна, потеря беспечальна,