Голос Тараса - [2]

Шли, зажав в руках маленькие молитвенники, любимицы ксендза — сморщенные старые девы, «девотки», проковыляла в шерстяной мантилье, с лорнеткой на шее, учительница музыки пани Стеранчковская. За Стеранчковской шел председатель родительского комитета нашей гимназии помещик Язловецкий. Рядом с ним в синей венгерке с черными галунами почти бежал, переваливаясь, толстенький, коротконогий хозяин сахарного завода Зембицкий.

И вот наконец, в нарядной мантии, с тяжелым золотым крестом на груди, появился сам бискуп.

Звонарь поднял в эту минуту такой перезвон, что все голуби от страха сорвались с крыш и улетели далеко за Заречье.

Бискуп шел важный, поджав губы, под белым парчовым балдахином, который несли служки в красных одеждах. Двое из них бежали впереди и, расчищая дорогу, тоже звонили в блестящие ручные колокольчики. Со всех сторон бискупа окружали приезжие ксендзы и прислужники; они забегали вперед, заглядывали ему в лицо. Откуда их столько набралось, мы понять не могли.

Взрослые прислужники тащили на плечах расшитые блестками хоругви, дубовые кресты.

Вся эта толпа вышла на площадь и выстроилась около деревянного помоста, рядом с генералами и офицерами, на левом фланге войск Пилсудского. Проклятые прислужники заслонили своими хоругвями всё. Пришлось искать удобное место, откуда бы парад был виден получше. Вместе с другими учениками мы пробрались через черный ход в гимназию и выбежали на балкон.

С этого балкона была хорошо видна вся площадь — ровные голубоватые ряды пехоты, познанские уланы с бело-малиновыми флажками на острых пиках, украшенный сосновыми ветвями деревянный помост, выстроенный посреди площади.

На поручнях помоста были прибиты картонные щитки со злыми коронованными орлами.

Не успели мы как следует разглядеть всех на площади, как на дощатый помост вылез военный ксендз в надвинутой на лоб смешной бархатной шапочке и стал говорить речь. Говорил он громко, выкрикивая отдельные слова так, словно команду подавал. Я никогда не думал, что ксендзы умеют так кричать.

Ксендз хвастался, что Польша теперь будет простираться от моря до моря, что армия Пилсудского в три дня расправится с большевиками и что «белый коронованный орел гордо взовьется над колокольнями Москвы».

— Та земля, на которую ступила нога легионера, навеки останется нашей! — выкрикнул напоследок ксендз и крепко топнул ногой.

Помост закачался и вдруг со страшным треском, точно подрубленное дерево, рухнул на площадь, а военный ксендз, дрыгая ногами, полетел прямо на камни.

Ну и смеялись мы тогда!

Да и не только мы смеялись. Даже стоявшие поодаль петлюровцы, позвавшие себе на помощь легионеров Пилсудского, чтобы завоевать Украину, и те хохотали.

Речь ксендза их задела. Хотя Петлюра и отдал Пилсудскому Западную Украину за помощь Директории в борьбе с большевиками, но на этой земле петлюровцы считали себя хозяевами, а поляков — только гостями.

Особенно смешно было смотреть, как ксендз, который всего несколько минут назад кричал так, что все легионеры дрожали, теперь тихий и смирный, точно его выпороли, подобрав порванную сутану, вприпрыжку бежал к дверям костела.

Интересно, знают ли этого ксендза пилсудчики, идущие сейчас рядом с нашей подводой?

«Наверно, знают!» — подумал я, еще раз посмотрев на этих фасонистых, надменных офицеров.

У Гимназической площади они повернули в проулочек к своему штабу, а мы с грохотом въехали на площадь.

Замощенная булыжником, она правильным квадратом расстилалась перед гимназией. Посреди площади, как раз на том месте, где был выстроен помост, с которого грохнулся ксендз, валялись еще не убранные, наполовину осыпавшиеся еловые ветви.

В гимназии было тихо. Видно, еще шли уроки.

Не успела лошадь остановиться, как мы с Юзиком спрыгнули с подводы и побежали по каменной лестнице наверх, в учительскую.

Навстречу нам попался учитель украинского языка Георгий Авдеевич Подуст. Его на днях прислали в гимназию из губернской духовной семинарии.

Немолодой, в выцветшем мундире учителя духовной семинарии, Подуст быстро шел по скрипучему паркету и, заметив нас, отрывисто спросил:

— Принесли?

— Ага! — ответил Куница. — Полную подводу.

— Что?.. Подводу?.. Какую подводу? — удивленно посмотрел на Куницу Подуст. — Я ничего не понимаю. Вас же за гвоздями посылали!

Я уже знал, что учитель Подуст очень рассеянный, всё всегда путает, и сразу пояснил:

— Мы на кладбище за барвинком ездили, пане учитель. Привезли целую подводу барвинка!

— Ах да, совершенно точно! — захлопал ресницами Подуст. — Это Кулибаба за гвоздями побежал. А вы Кулибабу не встречали?

— Не встречали, — ответил Юзик.

А Подуст побежал дальше, но вдруг быстро вернулся и, взяв меня за пряжку пояса, спросил:

— Скажи, милый… ты… Вот несчастье!.. Ну… как твоя фамилия?

— Манджура, — ответил я и осторожно попятился. Всей гимназии было известно, что Подуст плюется, когда начинает говорить быстро.

— Да-да, совершенно точно: Манджура! — обрадовался Подуст. — Скажи, какие именно стихотворения ты можешь декламировать?

— А что?

— Ну, не бойся. Тебя спрашивают.

— «Быки» могу — Степана Руданского, а потом… Шевченко. Только я забыл трошки.