Голос солдата - [85]
Смотрел я на смеющихся девушек в ярких платьях с портфелями, на ребят в штатских костюмах, и они представлялись мне выходцами из неведомого мира и из совершенно другого времени. Студенты университета! Да отдают ли они, веселые и беспечные, себе отчет в том, какое это счастье?!
Странно, что среди студентов так много ребят. Пока я был за границей, на фронте и в госпитале, мне казалось, что на родине нет ни одного здорового мужчины призывного возраста не в военной форме. А их, оказывается, хватает. О том, что пацаны моложе меня уже стали взрослыми и вполне могут учиться в университете, не думалось. Обидно было видеть, как они ходят на занятия, ухаживают за девушками, догадываться, что они и не думают о том, как много ребят не только не стали студентами, но и не успели пожалеть об этом. Вот я, Славка Горелов, успею пожалеть. Я смотрю сверху на студентов с тяжелой завистью. Если бы не война, учился бы я сейчас на третьем курсе. Само собой разумеется, не здесь — в Одессе. Хотя какая разница? Теперь мне это все равно не светит…
— Горелов, слушай, надо лежать. — Плеча моего касается Рубаба. — Обход сейчас начнется, да-а.
Действительно подошло время обхода. В палате появляется майор Тартаковская, красная и вспотевшая до того, что халат на ней промок насквозь, будто она была под дождем. Софья Марковна — так зовут майора, — по словам Рубабы, пошла в армию еще до войны с финнами и с тех пор не снимает военной формы. Семьи у нее нет, и она ни за что не хочет демобилизоваться. Что делать на гражданке одинокой женщине ее возраста?
Мне ее жалко. И Софья Марковна жалеет меня. Но делает она это чересчур открыто. После ее обходов я всегда чувствую себя несчастным и обездоленным. Как все-таки умно держалась Любовь Михайловна! Она тоже жалела меня. Но по-другому: после встреч с ней о своем несчастье я вспоминал куда реже.
Вслед за Софьей Марковной в палату входят студенты-медики. Они у нас на практике. У девушек и ребят в белых халатах в руках открытые тетради, самопишущие ручки. Практиканты задают врачу вопросы, быстро делают записи в тетрадях.
Я смотрю на них во все глаза. Какие красивые девушки! Все как на подбор стройные, в туго подпоясанных накрахмаленных халатах. У той вот и у этой подкрашены губы и маникюр на ногтях. А вот эта, большеглазая и по-младенчески розовощекая, рассматривает меня с незамаскированным любопытством.
К розовощекой студентке наклоняется рослый парень в очках, что-то шепчет ей на ухо. Она улыбается ему, моментально забывая о моем существовании. Очкастый кладет руку на ее плечо. В его поведении угадывается самоуверенность удачливого, знающего себе цену человека.
Софья Марковна между тем направляется ко мне. Белые халаты обступают мою кровать. Большеглазая розовощекая студентка стоит ближе всех. У нее сильные ноги без чулок, поросшие золотистыми волосками, в красивых светлых туфлях на высоком каблуке. Белые пальчики с кроваво-красными ногтями сжимают самопишущую ручку. Она то и дело отмечает что-то в тетради.
— Раненый Горелов, — тоном преподавателя объясняет практикантам майор Тартаковская. — Ампутация правого предплечья, слепое проникающее осколочное ранение черепа… — Она упоминает об абсцессе мозга, о трепанациях, о левостороннем гемипарезе. Потом чуть ли не с изумлением сообщает: — При этом не нарушены память и речь и нет заметных отклонений от нормы в психике. Горелов, — поворачивает она ко мне красное и мокрое от пота лицо, — скажи, на каком фронте ты воевал?
Розовощекая студентка, ее подруги, их рослый очкастый однокурсник — все уставились на меня, как на редкостный музейный экспонат. Я для них — не человек, а учебное пособие, на котором проверяются знания для экзамена. А что я слышу все их разговоры, что все понимаю, что мог бы так же, как и они, быть студентом, ходить на практику и что никогда у меня этого не будет, — на все им плевать.
— На Карельском и Третьем Украинском я воевал, — отвечаю, глядя в большие светлые глаза розовощекой студентки. — А перед войной, товарищи практиканты, я учился в школе и мечтал поступить в университет. Иногда читал книги и даже пробовал сочинять стихи. А еще… Или, может быть, хватит? Софья Марковна, вам не надоел этот цирк? — Я говорю чересчур громко, и в палате воцаряется неловкое молчание.
— Что это с тобой, Горелов? — Майор Тартаковская приходит в себя первой. — Считаешь, я тебя обидела? Обижаться не на что. Мы все хотим помочь тебе.
— Помочь? — Я опять замечаю жалостливый взгляд симпатичной студентки. — Чем вы можете мне помочь? Вы не только меня им показываете, а и их — мне…
3
Нельзя, разумеется, все время думать об одном и том же. Что делать, мне теперь остается только завидовать здоровым людям. Но зачем же изводить себя бесконечно этими мыслями? Разве можно что-нибудь изменить?..
Ночь. Окна палаты распахнуты. Февраль в Баку — весенний месяц. Ночи стоят теплые. С улицы долетает чей-то смех, приглушенные голоса. Наверное, какой-то парень провожает свою девушку. Может быть, это как раз розовощекая студентка-медичка и ее очкастый однокурсник. Впрочем, какая разница — они это или другие? Мало ли сейчас на улицах влюбленных!..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.