Голос - [6]
— Я не знаю, что слушает эта вертихвостка с холодильником! С ней никакой простой советский человек не станет говорить всерьез!
— Так ты об этом и писал! Как к ней никто не относился всерьез. Ты сам был журналистом…
— Но я не жил в люксах! Терпеть не могу «липы»!
Вероника выключила изображение, чтобы не сердить автора.
— А нельзя переснять? — без надежды спросил автор. — Или вырезать хотя бы холодильник?
— Сейчас вырежу, — мрачно пообещал режиссер; — Я пошел курить! Смотри главное, ползучий реалист!
— Главное состоит из мелочей.
Вероника снова включила стол. Юля на экране пила молоко и слушала свой голос в магнитофоне, и делала она это очень выразительно и правдиво. После ее крупного плана шел спуск корабля на воду.
— А это что? — спросил автор.
— Спуск корабля. Из хроники.
— Это хорошо… Вот это хорошо…
Александр Ильич облегченно передохнул, несмотря на музыку, точнее, звуки — гортанные, скрежещущие, искаженные динамиками монтажного стола звуки марша. Хроника есть хроника, а спуск корабля всегда волнует. Но вот снова Юля возникла на экране, похоже, среди зрителей этого спуска, она уговаривала Павла Платоновича куда-то идти с ней, тянула а он, в парадном костюме с орденскими планками, смущено отговаривался.
— Здесь черновая фонограмма. Текст точно по сценарию, — успокоила Вероника, поскольку текст был совсем не слышен. И, повернувшись, увидела лицо Александра Ильича. Глаза его стали огромными и скорбными. Они как будто не видели экрана. Автор смотрел внутрь себя, в глубину своего отчаяния.
— Что, Александр Ильич?
— Если Пантелеев воскрес настолько, что уже парадный костюм надел, то какого черта… его уговаривать? Он уже… готов! Нарядился! Ну, знаете…
Александр Ильич решительно встал и вышел на поиски режиссера. Вероника отмотала назад сцену, видно, нашла там какой-то свой монтажный дефект. Лицо ее стало строгим и деловым, руки работали ловко и бесшумно. Что-то вырезала, склеила.
…Режиссер сидел на подоконнике, смотрел в окно и курил.
— Напиши другой текст, — равнодушно сказал он автору. — Там она все время спиной. — Ясно было, что этот эпизод его не волнует.
— Хорошо, Сергей Анатольевич, — изменившимся голосом произнес из темноты автор. Я напишу другой текст, а вы переснимите этот эпизод. Без планок. Разгильдяи! Гении! Научитесь читать сценарий!
Режиссер смотрел в окно. Потом сказал:
— Финал… О финале надо думать…
В темноте автор грузно повернулся и пошел по коридору.
— Ты уходишь?! — крикнул режиссер ему вслед. — Саша! Александр Ильич! — Пошел за ним по коридору. Силуэт удалялся. Автор не оглядывался.
Наступил вечер. Студийная жизнь затихла. В зданиях, окружавших двор, гасли огни. Откуда-то слышалась музыка. Орали кошки.
Режиссер и Вероника сдавали ключи тучной охраннице. Доска с ключами от разных помещений была уже вся завешана. На столе у охранницы играл маленький приемник. Сама она листала книгу, в которой Верони-ка должна была расписаться. Режиссер смотрел в черное окно. Вероника достала из Кармана сложенный вчетверо листок бумаги.
— Вот, Сергей Анатольевич, — сказала она. — Прочтите потом.
— А что это? — спросил он.
— Ну, дома прочтете, потом.
Он послушно сунул бумажку в карман. Вероника наклонилась над книгой, чтобы расписаться. Из приемника чуть смазанный неточной настройкой низкий голос запел:
— «Мой голос для тебя и ласковый, и томный…»
Режиссер все смотрел в окно отрешенно. Прислушался к музыке. Потом они вместе с Вероникой вышли. Голос из приемника их сопровождал.
Луна светила прямо в окно. В ее холодном сиянии даже апельсины казались сизыми.
Юля стояла, опершись о подоконник, замершая от звуков властного голоса.
— «…тревожит позднее молчанье ночи темной…»
Светилась шкала маленького приемника. В окне лежал тихий ночной больничный сад. Где-то проехала машина. Очень далеко. И снова тихо — в больнице рано наступает ночь.
Голос пел.
Неслышно открылась дверь в палату, и на пороге возникла сестра.
— Не спите? Безобразие какое…
Юля обернулась, глаза ее были влажны и блестели. Она хотела было что-то ответить, но не ответила, рука ударила по клавише приемника, романс оборвался.
— Я сплю, — низким, не своим голосом сказала Юля.
— Снотворное приняли? — спросила сестра. Юля кивнула. — Надо спать.
— Надо спать, — повторила Юля. — Надя, посидите со мной. Хотите апельсин? Хочешь апельсин? Давайте будем на «ты». Я лягу, и будем сказки рассказывать. Садись! — Переход, как и всегда, был мгновенен, Юля была оживлена, весела как будто, плюхнулась на кровать, подложила руку под щеку. — Ну, садись! Жили-были в некотором царстве…
Надя улыбнулась, села рядом с кроватью.
— Жил-был кот в сапогах, — сказала Надя. — Красивый и гордый. У него были большие усы и большая шляпа. А сам он был растяпа: мышей ловить не умел.
— Не умел или не хотел? А чем же он питался?
— Не хотел. Из принципа. Он был очень гордый. Ни за кошками не бегал, ни за мышками.
Юля засмеялась, Надя — тоже
— А дальше что?
— Не помню, это мне сын вчера рассказывал. И все у него гордые: и кот гордым, и заяц гордый, лиса — и та гордая. А у вас детей нет?
— Нет.
— Значит, будут. Муж у вас хорошим. Красивый и серьезный, мне такие нравится. И вас очень любит и жалеет…
От автораВ декабре 2010 года в Институте философии РАН прошла международная конференция «Мераб Мамардашвили: вклад в развитие философии и культуры». Я была приглашена на третий день конференции — поделиться воспоминаниями. Не в первый раз я пытаюсь «поделиться»: когда Н.В. Мотрошилова издала книгу «Мераб Мамардашвили», я была на презентации в МГУ и тоже пыталась что-то говорить, хотя давно понимаю: устные воспоминания, «штрихи к портрету» — дело безнадежное. Наши долгие, длиной в тринадцать лет, отношения не уложатся ни в какой регламент, и слушатели — разные.
Logline: История о том, как «мистический тандем» — Живая Книга и Её Хранитель, дали ГГ Андрею власть и деньги, в результате чего Андрей заелся, потеряв любимую девушку и двух верных друзей… но после «мистический тандем» закономерно сделал подставу, мысля забрать душу Андрея в пользу дьявола, и только верная дружба и любовь помогли этого избежать…По повести А. Ангелова «Неразменный рубль».
Проблемы развития виноградарства в одном отдельно взятом колхозе Азербайджанской ССР как зеркало планово-экономической и социальной политики СССР в эпоху позднего застоя.
Несколько дней повседневного быта посёлка в Советской Литве: доктор лечит больного старика, к родителям из столицы приезжает прославившийся сын, председатель празднует день рождения, жена уходит от мужа — из всего этого складывается обычная, простая, единственная, бесценная жизнь. А маленькие праздники — они продлевают ее!
Карьера эстрадной певицы Катрин идёт под откос, брак разваливается на глазах, сама она перестала верить в себя, публика от нее отвернулась. Сумеет ли она на конкурсе песен «Звёзды регаты» выступить с успехом?
В книгу известного русского писателя и сценариста Юрия Марковича Нагибина (1920–1994) вошли произведения, ставшие основой популярных советских кинофильмов, центральное место в которых занимают человеческие отношения, вера в доброту людей.