Голос Незримого. Том 1 - [22]

Снежок порошит за окном.

Игра бисеринок и блесток…

Клубки – золотной на цветном…

Распялив полотнище шелка

И нитку продевши в ушко,

Она серебристой иголкой

Шьет быстро, пестро и легко.

Лицо ее как у младенцев,

Улыбка же их мудреней,

И много больных заусенцев

На розовых пальцах у ней.

Весной она лавке кустарной

Продаст свой бесценный лоскут

И спрячет потом благодарно

Гроши на приданое в кут.

Стегает. А векша лесная

Следит перед нею снега,

И сыплются в окна, сияя,

С лестовок святых жемчуга.

ШИНКАРКА

Крыльцо. Голубое затменье

Лежит на сугробах вокруг.

Нескладное, пьяное пенье…

Упорный, неистовый стук…

Красивая, в грубой сорочке,

В тяжелых стеклянных серьгах,

И злая, как ведьмы на кочке,

Встает она с лавки в сердцах.

У ней плясовая походка

И белая, теплая грудь.

Хмельна ее мутная водка:

Ни слова сказать, ни дохнуть…

Подходит с заветной бутылкой

И требует деньги вперед.

Получит – и руганью пылкой

Проводит до самых ворот.

Торгует. Лихая собака

В сенях ее лает и рвет,

И льется из сизого мрака

Рассвета белеющий мед.

ПОЛОЛКА

А. М. Кожебаткину

Пустырь. Над цветными грядами

Алмазная виснет роса.

Кочны голубые рядами…

Девичьи платки, голоса…

Минуя побитые стекла

В сырой парниковой земле,

Идет она с алою свеклой

В кумачном своем подоле.

У ней золотые веснушки,

Чумазый малиновый рот,

А голос могучий частушки

Часами под вечер орет.

Она нанялась от Петровок

Полоть, поливать и копать,

Чтоб после желанных обновок —

Гребней и монист накупать.

Копает. А в лаз загородки

К ней скачет шальная коза,

И в алой висит косоплетке

Зари золотая коса.

СОЛДАТКА

Околица. В редкие листья

Блистает заката орех.

Шубейки пушистые лисьи…

Грудной замирающий смех…

Желтея платочным узором,

Стоит в хороводе она,

Пригожая, с ласковым взором,

Во всех молодцов влюблена.

В щеках ее розовых – ямки.

Две родинки темных – у плеч.

Как сладко жует она жамки!

Как жарко умеет прилечь!

Лишь утром у милого просит

Объятий и нежных речей,

А вечером милого бросит —

И снова гуляет ничьей.

Гуляет. Лиса молодая

В деревню крадется за ней,

И месяца яблочко, тая,

Сверкает меж голых ветвей.

БОГОМОЛКА

Матери

Обитель. Небесная чаша

Водой голубою полна.

За трапезой – рыба и каша…

За службою – чин, тишина…

У церкви, вздыхая негромко,

Вся в яблонных вялых цветах

Сидит она с белой котомкой,

Прямая, немая, в летах.

Лицо у ней в крупных рябинах,

Но тонок и правилен нос,

В очах же ее голубиных —

Озера непролитых слез.

Она родилася в бездолье,

Как выдали – бил ее муж,

Под старость ушла в богомолье

Меж стариц, слепых и кликуш.

Вздыхает. В дали освещенной

Овца монастырская спит,

И солнышка хлеб освященный

На блюде небесном лежит.

ЗНАХАРКА

Погост. Пролетают пугливо

Златистые крылья зарниц.

Кресты и дуплистые ивы…

Унылое уханье птиц…

Не зная ночами покою,

Она из села приплелась,

Горбатая, с толстой клюкою,

С огнями зелеными глаз.

Ее голова уж трясется,

В лице – бородавок не счесть.

Она корешком запасется

И будет давать его есть.

От грыж, огневиц и трясавиц,

Для чар, приворотов и ков,

Испортит румяных красавиц,

Отравит седых стариков.

Сбирает. К ней старая кошка

Прижалася острым ребром,

И скрылась Жар-птица сторожко,

Махнув золотистым пером.

ДЕРЕВЕНСКИЕ ПРОМЫСЛЫ

ПУЧЕШНИКИ

А. М. Ершовой

С первою почкой уходят пучешники

Частые чистить леса.

Лапти их мнут голубые подснежники,

Птицу страшат голоса.

Серые сучья и ветви лиловые

Режут и вяжут они.

Рубятся ими подседы еловые,

Ими корчуются пни.

Хмуры, косматы, платками обвязаны

От мошкары, комаров,

К людям идут они в час непоказанный:

В мшистых землянках – их кров.

Девки их злые, в любви неотвязные,

Только стройны, как одна.

В красных царапинах руки их грязные,

Плечи блестят из рядна.

День весь, как лешие, возятся в зелени,

Курят махорку, молчат.

В сумерки валятся сразу под ель они —

В смольный лазоревый чад.

Рядом с жучком, муравьем, долгоносиком

С храпом могучим заснут…

Новая поросль пробьется по просекам,

Выводки с гнезд упорхнут.

ПЛОТОВЩИКИ

С полой водою реками бурливыми

Тянутся плотовщики.

Плесы чертят золотыми извивами,

Рыбу сгоняют в пески.

Старые сосны с стволиною розовой

Рушат они у воды.

Ржавой скобою и вицей березовой

Шумно сбивают в плоты.

После несутся ватагою сплоченной

Вдоль поворотов речных —

Рыжие, ражие, вечно промочены

В алых рубахах своих.

Бабы у них молодые, гулливые,

Телом крепки и толсты.

В темном загаре их лица красивые,

В ярких заплатах холсты.

Днем, платомоями да кашеварами,

Все они держатся врозь.

Вечером сходятся с ласками ярыми,

Любятся с тем, с кем пришлось.

Вслед за баржами, белянами, сплавами

Тихо на-низ уплывут…

Под городищами золотоглавыми

Стерляди вновь заживут.

БАРЫШНИКИ

Грязью осенней цыгане-барышники

К ярмаркам конным спешат.

Гнут золотые во рвах боярышники,

Малых пугают ребят.

В городе ловко снуют меж телегами,

В зубы глядят всем коням,

Сами торгуют гнедыми и пегими,

Клянчат и бьют по рукам.

Шельмы и воры они превеликие:

Им до тюрьмы два шага!

В синих кафтанах, кудрявые, дикие,

Медная в ухе серьга.

Дочери их до подарков охочие,

А на подбор хороши.

На худощавых плечах – узорочие,

В спутанных косах – гроши.

Утром шныряют они все по площади —

Людям отводят глаза.

Ночью на кровной украденной лошади

В черные мчатся леса.

Вдаль, конюхами, певцами, гадалками,

Канут, как вихорь летя…

Огненный дрогнет орешник над балками,