Голос Ленинграда. Ленинградское радио в дни блокады - [20]

Письмам с фронта и на фронт не только посвящались отдельные передачи, порой они были частью какой-то большой программы, например конферанса к концерту для бойцов. В середине концерта ведущий зачитывал несколько писем. Некоторые из них шли с одного фронта на другой. Заместителю политрука энской части товарищу Судиковскому пришло письмо от жены, медицинской сестры Татьяны Рыбкиной, с энского военно-санитарного поезда. Письма говорили о суровом времени, о судьбах тысяч и тысяч. Поэтому-то они волновали не только их адресатов. Нередко журналисты комментировали письма: «Маленькое письмо – тетрадный листок, свернутый треугольником. Далекий путь оно прошло: из колхоза имени Ворошилова, Бухарской области… Маленькое письмо, говорящее о большой, кровной связи фронта и тыла, о дружбе наших народов». Письмо краснофлотцу узбеку Г. Даулатову напоминало бойцам из Средней Азии об их родных домах, о том, что и о них думают за тысячи километров от Ленинграда. Бойцы прислушивались: может быть, назовут знакомое имя.

Об этих передачах сохранились многие воспоминания. «На рассвете возвращаюсь домой. Ненастье. Ревут водосточные трубы. У громкоговорителя несколько человек. Останавливаюсь. Рядом женщины в пестрых кацавейках и мужчины в резиновых плащах. Прочитаны все сводки с фронта, а люди не расходятся. Чего они ждут? И сразу вспоминаю: сейчас будут передаваться письма с фронта и на фронт. Величественная и торжественная перекличка! Из конца в конец страны доносится родным знакомый и ласковый голос. Кто услышит сегодня о близких?» Так записал в своем «Ленинградском дневнике» Виссарион Саянов. Спокойный голос, входящий в квартиру, – письмо сына, отца, мужа, призывы с радиомитингов, репортажи – до скольких ленинградцев могли дойти все эти передачи, какова была аудитория радио? В конце 1924 года через первые два репродуктора – у Гостиного двора и на углу Надеждинской улицы19 и Невского ежедневно толпы людей в часы передач слушали музыку, новости. Летящие из рупоров звуки воспринимались как одно из чудес развития техники и науки. Через четверть века так же были восприняты зрителями первые изображения на телевизионном экране. Но к тому времени, когда телевидение только зарождалось, радиофикация Ленинграда достигла размаха огромного. К 1940 году ленинградцы имели в своих квартирах свыше четырехсот тысяч репродукторов. В самом начале войны радиофикация продолжалась: почти полмиллиона семей, практически весь Ленинград мог слышать радио.

На многих текстах передач есть резолюция: «Только по ГТС»; «Трижды по ГТС»; «Утром и вечером – ГТС». О чем же радио сообщало лишь по городской трансляционной сети? О внутренней жизни города, о том, что касалось жителей Ленинграда. Поэтому приходилось неоднократно повторять: «Товарищи радиослушатели! В городе военное положение… По радио передаются сообщения штаба противовоздушной обороны… Не выключайте репродукторы!» В июне 1941 года еще кому-то об этом нужно было напоминать. Потом такие предупреждения исчезли. Ленинградцы привыкли, что в любую минуту репродуктор может принести сообщения, важные для всех. В июне это было постановление о сдаче приемников, в июле – о введении карточек, в августе – приказ начальника МПВО снести деревянные заборы и постройки. Эти решения печатались в газетах, но переданные многократно, они были услышаны сотнями тысяч – дома, на улицах, в цехах, в булочных.

Сигналы штаба МПВО об очередной воздушной тревоге, постановления и приказы давались на радио для немедленного исполнения. Некоторые передачи носили характер напоминания, они предупреждали, подсказывали, советовали. Само появление бесед, например о том, где и как укрыться при воздушной бомбардировке, говорило о непосредственной угрозе налетов противника уже в августе 1941 года, когда город еще не бомбили. В эти же дни ленинградцы слышали многократно: «Будьте готовы на случай воздушного налета врага. Проверьте светомаскировку». В сентябре горожане узнали, что такое свистящий звук, вслед за которым раздается гулкий, грохочущий раскат. Едва разрывался первый снаряд, как вся радиотрансляционная сеть района, с сотнями километров линий, десятками тысяч репродукторов, мощными уличными динамиками и несколькими усилительными подстанциями, переключалась в распоряжение штаба МПВО.

И сообщения о воздушной тревоге, и оповещение об обстреле немедленно приносило радио. Сообщалось, какие площади и улицы обстреливаются, приостанавливалось движение. Жители получали указания о наименее опасных сторонах улиц. Подобная служба оповещения была исключительно делом радио. Других средств мгновенно поднять весь город к отпору не существовало. Радио сообщало о тревоге и артобстреле, и оно же несло «о хлебе весть» – слова, от которых зависела жизнь. В начале ноября 1941 года радио передавало предупреждения о том, что некоторые граждане небрежно хранят карточки, которые, в случае потери, не будут возобновляться. Извещения горторготдела за подписью И. Андреенко передавали из уст в уста, их боялись пропустить. О первом повышении хлебной нормы 25 декабря большинство жителей узнало также по радио.