Голос друга - [17]

А молодой князь, слушая чтение книги Тибо, узнавал свои смутные мысли и чувства, выраженные ясно, сильно, просто.

Он еще не раз будет читать, перечитывать «Рассуждение о свободе человека» — и уединившись в осенних аллеях старого парка, и в Петербурге, куда в начале зимы переедет его семья.

3

Князь Сергей приказал кучеру остановиться на углу тихой, безлюдной улицы. Перейдя ее, он с минуту постоял у крыльца небольшого особняка. Не решаясь войти и проклиная свою нерешительность, медленно побрел вдоль длинного забора, из-за которого свешивались голые ветки деревьев.

В церквушке, синие купола которой виднелись в конце улицы, ударили к вечерне.

«Что я скажу ему? Быть может, он просто не захочет говорить со мной. Да и что ему до меня?» — думал князь Сергей, вспоминая свою первую встречу с человеком, перед домом которого только что проявил мальчишеское малодушие.

Не больше месяца прошло с той встречи…

…В тесной холостяцкой квартире гусара Бурцова, весельчака и забияки, собралась молодежь. Синий табачный дым, колеблющееся пламя свечей, томящий душу рокот гитары, смех, громкие голоса… Князь Сергей знал немногих из собравшихся и поначалу робел, держался в стороне. Понимал — он чужой здесь и попал в эту компанию только потому, что лихой гусар неравнодушен к его сестре Машеньке и желает видеть в нем союзника…

Дружеское внимание и шампанское — он впервые пил сколько хотел — помогли ему преодолеть застенчивость. И стало ему так свободно, так весело, будто душа его покрылась искрящимися летучими пузырьками, как стенки хрустального бокала, до краев наполненного шипучим вином. Он, как и все, пил, смеялся по каждому поводу и даже безо всякого повода. Он настолько осмелел, что отважился пролепетать какой-то забавный французский стишок, встреченный дружными хлопками.

Было много вина, много песен и стихов — чудесных, окрылявших душу стихов обожаемого Пушкина. Сердце замирало при мысли: что, если он и сам вслед за своей музой войдет сейчас в эту дверь, разрумянившийся на морозце, с капельками растаявшего снега на курчавых волосах, с пленительной белозубой улыбкой?.. Увы! — опальный поэт далеко от своих восторженных друзей, томится в изгнании в глухой псковской деревеньке, заметенной снегами…

И было еще что-то, кроме песен, стихов и вина, — что-то, как скоро понял князь Сергей, объединявшее, роднившее собравшихся. Прекрасное и тайное, что угадывалось по взглядам, многозначительным улыбкам, рукопожатиям и случайным обмолвкам… Но — что, что?

Далеко за полночь «сотворили» жженку. Погасили свечи. Под скрещенными шпагами, на которые торжественно поставили сахарную голову, в фаянсовой миске вспыхнуло легкое голубое пламя.

Неожиданно дверь распахнулась. Вошел запоздалый гость — офицер, старше чином и годами всех собравшихся, с высоким чистым лбом, внимательным взглядом больших серых глаз. Его встретили криками бурной радости. Улыбаясь, он пожимал руки. Со стаканом жженки сел на диван. Молодежь тотчас окружила его.

Алексей Иванович — так звали офицера — говорил мало, но с интересом вслушивался в шумные споры, прихлебывая хмельной напиток. Когда он изредка смотрел на Сергея, тот смущенно опускал глаза под его изучающим взглядом. В зеркале, висевшем на стене напротив, молодой князь видел свое раскрасневшееся лицо, спутанные волосы. И ему было стыдно. К тому же ему вдруг мучительно захотелось спать. Глаза слипались. Смех, голоса сливались в смутный гул… Последнее, что он слышал, — звонкий перебор гитары и дружный всплеск озорной песни:

Ах, где те острова,

Где растет трын-трава,

Братцы!..

Откуда-то появился мосье Жобур, укоризненно покачал головой, глядя на него. А потом… Что было потом, князь Сергей плохо помнил. Ах, слишком много выпил он шампанского и этой ужасной жженки в свой первый «взрослый» вечер!.. Непобедимый сон свалил его. Он проснулся утром.

Бурцов, с влажными после умывания волосами, свежий, розовый, будто и не было хмельной бессонной ночи, смеясь, тряс его за плечо. Юноша поднялся с дивана с тяжелой головой, с отвращением к самому себе.

«Напился и проспал самое важное, самое интересное! Дурак, мальчишка!» — ругал он себя. Почему-то он был уверен: пока он спал, то прекрасное и тайное, что он смутно угадывал, раскрылось, стало явным…

Дойдя до конца забора, князь Сергей решительно повернул назад, взбежал на крыльцо особняка, потянул медную ручку звонка.

Алексей Иванович принял его, сидя у окна в кресле, кутаясь в бухарский халат.

— Рад, очень рад! — сказал он, протягивая князю Сергею руку, приветливо улыбаясь. — Извините за домашний вид, нездоров немного…

Он говорил с юношей, как с равным, но тот не сразу справился со своим смущением.

— Я к вам… Я не решался… Не знаю, помните ли вы меня… Я не помешаю? — бормотал он.

— Ну что вы! — весело сказал Алексей Иванович. — Как можете вы мне помешать? И конечно же, я прекрасно помню вас! Вы очень мило исполнили тогда песенку Беранже…

— Я?.. Песенку?.. О боже! — краснея, воскликнул юноша.

Алексей Иванович так заразительно рассмеялся, видя его растерянность, что невольно засмеялся и он.

— Садитесь вот сюда, тут вам будет удобно, — продолжал Алексей Иванович. — Я прикажу свечи подать. А то, может, посумерничаем?