Голос - [28]

Пока они кормили собак, Стас рассказывал мне о Бранденбурге и старой кирхе.

– Что не уничтожили бомбы, народ растащил.

– В смысле – растащил? Зачем?

– Ну как? Разбирали на кирпичи и строили дома, дорожки, оградки вон, – он показал на чей-то забор.

Бабушка об этом не рассказывала.

– Смотри, – Стас кивнул на белый барельеф над стрельчатой аркой. – Это герб Бранденбурга.

Два ангела держали развернутый свиток, но остальные фигуры и узоры стерлись настолько, что не различить. Стас шагнул в темноту, и я не без опаски последовала за ним.

Мы оказались в квадратном колодце. Кровлей служило небо. Окна были замурованы, на бывших подоконниках прямо из камня торчали кусты.

Что-то хрустнуло под ботинком. Стекло. Под мусором было не видно пола – осколки, пивные банки, окурки, пакеты из-под чипсов.

Глаза привыкли к полумраку, и я разобрала надписи на стенах – имена, признания, прозвища, даты. Судя по всему, посетителей у кирхи с годами не убавилось, только это были прихожане иного рода.

Белая фотовспышка на мгновение осветила старые стены и потревожила темноту. Черные тени, жившие в трещинах и дырах от снарядов, снялись с насиженных мест и заметались с громкими криками, похожими на скрипучий издевательский хохот. Я вздрогнула и вцепилась Стасу в предплечье. Внутри все схватило страхом, как льдом в сильный мороз.

– Без паники, это просто вороны, – сказал Стас и прикрыл мою руку ладонью. Она показалась мне такой горячей, что я тут же высвободилась.

Я различила черные крылья и клювы на фоне серого неба. Птицы покинули церковь и носились теперь наверху, перекрикиваясь, возвещая о вторжении. Я машинально покосилась на Стасову татуировку, словно та в любой момент могла ожить и присоединиться к стае.

– Забавный факт: обычно на руинах по всей области вьют гнезда аисты, и только здесь – вороны. Прости, что не предупредил. Ладно, пойдем.

Всякого навидался Бранденбург. Небо над башнями древнего замка редко бывало мирным. Свистели стрелы поляков, самбов, натангов, летели копья крестоносцев. Одна война сменяла другую, замок горел, разрушался и вырастал заново. Но после английских и советских снарядов уже не поднялся. Закончилась история Бранденбурга, и началась история Ушакова.

Мы прошли по гравийной дорожке мимо особняков в немецком стиле. Видимо, в этой части поселка селились люди состоятельные. У одного из домов Стас остановился и внимательно оглядел ограду.

– Вот немного кирхи.

Безмолвные камни надежно хранили тайну своего нового хозяина. А вот соседи говорить могли, но предпочитали помалкивать. Хотя кто знает: может, и они прячут семисотлетние камни под ровными слоями штукатурки?

Мы обошли необъятную липу. Жутковато, как висельник, покачивалась на веревке шина. Обогнули проржавелую насквозь водонапорную башню.

Вот и разрушенный замок. Покоится, как отполированный соленым ветром китовый скелет на пустынном пляже. Нутро замка поросло дикой травой и фиолетовым люпином. Облупившаяся стена продырявлена кривыми проемами – воспоминаниями об окнах, арках, дверях. И бомбах.

Чтобы придать руинам праздничный вид, их украсили разноцветными флажками, на стену налепили баннер с изображением замка в эпоху расцвета и надписью «Первая Бранденбургская ярмарка». Не верилось, что здесь некогда стоял величественный замок с остроконечными башнями и стерег залив.

Народ наводнил просторный двор перед замковой стеной, шумел и толпился возле десятков ярмарочных лавок. Повсюду хохотали, кричали, глазели, жевали. Отчаянно захотелось уйти. Все это казалось странным и неуместным, как вечеринка на кладбище.

В деревянном загончике «тевтонские» всадники в белых плащах с черными крестами бились на турнире. Под одобрительный гул толпы они сшибались и расходились.

Девушки в средневековых платьях поверх джинсов водили хоровод. Девочка с розовыми волосами сосредоточенно играла на лютне.

В центре ярмарки установили сцену, высокая флейтистка тянула печальный фолк. Глеб напрягся.

– Представь, что все они – просто плод твоего воображения! – посоветовал Стас.

Глеб что-то страдальчески промычал и ушел распеваться.

Тем временем кузнецы ковали подковы на счастье, стеклодувы выдували хрупкие цветные стекляшки, за бочкой сидела гадалка. Парень в шутовском колпаке предлагал сфотографироваться с огромным удавом. А если с удавом боязно, можно подержать дрожащего кролика.

Был еще человек в костюме медведя. Он бродил у руин, периодически нападая на людей. Мальчишки, которые ехали с нами в автобусе, совали «медведю» под мышку пластмассовые мечи, и тот картинно издыхал.

Длиннющая очередь выстроилась к белому шатру, где грузин в наряде менестреля жарил шашлык. Тут же торговали блинами, бургерами, кренделями, хот-догами, мороженым и сладкой ватой.

По лужайке носились дети с раскрашенными под тигрят и бабочек лицами.

Неповоротливый мальчишка лет десяти, вопреки увещеваниям родителей, упорно лез на руины.

– Куда ты лезешь?! Шею хочешь сломать? – зашипела мать, грозя ему длинным красным ногтем.

– Лешка, уйди, дай я сначала без тебя сфотографирую, – попросил отец, подкручивая объектив.

– Пап! Сфоткай меня вот так! – Лешка замер в арке, гордо выпятив пузо.