Голодная степь - [100]

— Информация полнейшая… Благодарю вас. И вам известно, кто там жил раньше?

— В точности не знаю. Мой отец приехал сюда из Армении в годы революции, купил у старой узбечки дом. Он может о Пскенте рассказать подробнее, чем я.

— Скажите, как туда удобнее проехать?

— Железной дороги в Пскент нет. Поездом вы доедете до Ташкента, затем на автобусе еще пятьдесят километров.

— Я получил из Ленинграда указание побывать в Пскенте на ноябрьские праздники, обследовать тамошнюю ДЭС, прежде чем явиться туда с инструментом.

Рин, немного помедлив, сказала:

— Я тоже туда поеду на праздники. Могу быть вашим проводником, если хотите.

Горбушин позабыл, что они ловят друг друга.

— Это замечательно!

— Остановиться вы можете у нас, дом большой,  — уже равнодушно предложила она.

— Ну что вы, беспокоить вас… О моем ночлеге обязан позаботиться хлопкозавод.

— Но если он еще строится… Впрочем, как хотите. Беспокойства вы нам не причините, а свежие простыни для гостя найдутся в каждой армянской семье.

Горбушин опять на минутку задумался, боясь допустить ошибку. Что ему подсказывало не давать согласия вот так, сразу?..

— Может быть, вы и вечный кишлак мне покажете?  — осторожно спросил он.

— Весь Пскент — не обещаю… Он достаточно обширный. А на древний базар, который по праздникам собирается очень большой, я вас, пожалуй, свожу, люблю и сама смотреть его. Седьмого в городе все закрыто, восьмого — базар. Приезжают люди из самых дальних кишлаков…

60

Шакир пытался разбудить Горбушина, а тот что-то бормотал, переворачиваясь с боку на бок, никак не мог проснуться.

— Пожар? Где пожар?..

— Очумел от пожара! Если хлопок будет гореть часто, мы без штанов окажемся. Дождь идет, кончай спать!

Крепок первый сон… Они работали уже по восемь часов, но все равно тяжело уставали. Горбушин гнал работу, решив закончить монтаж на два-три дня раньше срока. Глазеть по сторонам, болтать, часто курить никому не давал.

— Дождь идет,  — повторил Шакир.  — Сейчас Джабаров был здесь, просил помочь закрыть брезентами бунты.

Стало слышно, как забегали в соседней комнате Рип и Муасам, мягко шлепая по земляному полуголыми пятками.

Окончательно друзья проснулись, лишь когда пробегали мимо освещенных окон Джабарова. Они увидели Марью Илларионовну, спешно повязывающую голову платком.

Дождь шел не крупный, не частый: дождичек, не дождь, однако и такой в дни массовой уборки причиняет много хлопот людям. Они пугались при мысли, что хлопок здесь, уже на заводском дворе, может быть замочен дождем. Едва первые капли опустились на землю, сторож у ворот разбудил Джабарова телефонным звонком. И директор, полуодетый, стал звонить, вызывая на завод тех, у кого был домашний телефон.

У бунтов шеф-монтеры увидели Джабарова, Ташкулова, Кима. Подбежал Дженбек с непокрытой головой, на ходу застегивая рубашку, за ним тенью неслась Жилар.

В кладовой каждую скатку брезента, длинную и тяжелую, с трудом поднимали два человека, несли медленно. Марья Илларионовна запретила Джабарову носить брезенты, она сама отправилась в кладовую. Шакир сострил:

— Эта физкультура не для женщин!

— Садись на брезент, землячок, я и тебя подниму вместе с ним!  — ответила она.

Женщины дружно помогали мужчинам, ловко раскатывая брезенты на бунтах — не впервые приходилось это делать. Марья Илларионовна смеясь закричала:

— Ой, девоньки, помогите! Я упала и утопла. Не могу встать, не за что ухватиться.

Дождь скоро прекратился. Утром рабочие сняли с бунтов мокрые, парившие на солнце брезенты, сбросили сверху незначительный слой намоченного хлопка и тут же около бунтов раскидали его на просушку.

61

Небольшой дождь оказался причиной большого конфликта.

Утром к воротам завода подкатили два трехколесных трактора, каждый притащил две нагруженные хлопком тележки. Хлопок оказался сырым, весовщик Махкам не примял его. Возчики начали возражать, доказывая, что везти его на завод распорядились раис колхоза и член бюро райкома партии, директор школы Карпо Брыкса.

Махкам по телефону вызвал Рип. Та пришла, осмотрела тележки, подтвердила решение приемщика и прибавила в назидание возчикам, чтобы впредь сырой хлопок на завод не привозили. Возможно, колхозники послушались бы ее, повернули бы тракторы и уехали, но тут их стал бранить горячий Махкам, самолюбие которого было уязвлено: не поверили ему, вызвали начальницу.

— Умные нашлись!  — восклицал он.  — Во всех колхозах сейчас сушат пахту, ни одной тележки у ворот. А вы мокрую привезли, на дураков рассчитываете?

В конце концов возчики обиделись. Чего парень разорался? Они-то при чем? Им велено. Брани раиса и Брыксу. И они пошли в райком партии, надеясь встретить там товарища Брыксу, выяснить недоразумение, оправдаться перед начальницей, натянуть нос Махкаму, обидевшему их. Брыксы, однако, в райкоме не оказалось, он еще ездил по полям, их принял секретарь Айтматов, он только что вернулся из колхозов. Настроение у Дилдабая Орунбаевича было плохим уже который день. Управляющий хлопкозаготовительным трестом сообщил ему по телефону из Ташкента, что Голодная степь в социалистическом соревновании занимает лишь третье место, так не окажется ли она причиной того, что и вся Сыр-Дарьинская область проиграет соревнование другим областям?