Голод - [12]

Остановилась на Николаевском мосту и засмотрелась на воду. Облокотилась на чугунные перила всем телом и закрыла глаза. Сразу закружилась голова. И какая-то новая боль над бровями.

Открыла глаза и попала на зеленый сигнальный огонь под мостом. Подальше красный огонь. Господи, взять бы да броситься в воду. Кто пожалеет о такой девчонке? Папа скупой, черствый. Обрадуется, что от лишнего рта избавился. И только. Все равно, может быть, придется умереть с голоду.

Что-то плеснулось внизу. Видно, как на светлой воде пошли круги. Наверное, большая рыба плеснулась. Нет, нет, не могу! Там же рыбы большие. В тело вопьются. И раки еще черные. Фу, гадость какая!.. Не могу, не хватает решимости. Совсем я трусливая. Девчонка совсем. А дома все спят. Митьке с Тонькой никакого дела нет до меня. Папа тоже не встретит. Наверное, храпит уже. Хоть бы самовар кто поставил да чаю приготовил. Никто, никто...

Долго звонилась... Верно, верно: все спят. Никому нет дела до меня. И вдруг голос...

Так и вздрогнула. Еще не ответила себе, чей же это голос, а сердце уж забилось, затрепетало, как безумное.

- Мама, мама, мамочка, это - я, Фея...

- Феечка, родная моя, здравствуй! Здравствуй, доченька...

Судорожно рыдаю у ней на шее. Ах, мама, мама, милая моя мамочка! И сквозь слезы чувствую, что мама встревожена.

- Ну, что ты, Господь с тобой? Феечка, родная моя доченька, что ты? Не плакать, а радоваться надо. Пойдем в комнату.

- Ах, мама, мамочка, как тяжело жить без вас. Я больше никогда не буду жить без вас, никогда, никогда...

- Ну, ну, успокойся, моя хорошая, бедная доченька. Все прошло, все. Садись-ка лучше, покушай.

Господи, а на столе и творог в боченке, и рыжики, и хлеб деревенский. И чай мама приготовила для меня. Ем за обе щеки вперемежку со словами и слезами.

- Ой, мама, скупой какой, черствый он стал. Как тяжело жить без вас. Тонька ругается, ворчит на папу и на меня тоже. Я больше не буду жить без вас...

- ...Ешь, ешь, моя хорошая...

- А папа еще овшивел. Это от голода ведь, мамочка?

- Да я уж видела. И ума не приложу, что это с ним сделалось? И нас-то с Борькой встретил: ровно бы и рад, ровно бы и не рад, что мы приехали.

- Не рад, мамочка, не рад. А Борька спит разве? Экий, даже не дождался меня. А как папа-то вас встретил?

- Да так и встретил. Входим с Борькой, а Тоня дверь открывает. Ну, знаешь, сама... она тут сейчас: мама, мамочка, здравствуйте...

- А разве она не заплакала?

- Ну, какое там. Сказала только: "наконец, вы, мамочка, приехали... дождалась", и всего тут.

- Она, поди, вовсе и не дожидала.

- ...Ну, так вот, слушай... Раздеваемся мы тут, а он выходит из комнаты. И так это, ровно бы и рад, ровно бы и не рад... "А, - говорит, мать приехала. Ну, здравствуй..." А у самого хоть бы где-нибудь на лице выразилось. А-то ведь ничего. Уж больно обидно стало, доченька. Да виду не подала. Бог уж с ним!

Из маминых милых глаз текут слезы. Вскакиваю и обнимаю.

- Мамочка, не плачьте, не плачьте.

- Да больно уж обидно, доченька...

Господи, неужели мне еще придется и маму от него защищать? Я сама думала... А что, если он не спит и все слышит?

- Мамочка, а он спит?

- Давно уж дрыхнет.

Мама смешно, смешно махнула своей, словно обваренной, красной от стирки рукой и еще смешнее сморщила лицо. Сломался нос и вся переносица в морщинах... Так и хочется поцеловать. И черненькие, старенькие бровки сломались. А рука у ней хоть красная, но красивая и маленькая. И пальцы тонкие, с подушечками на концах.

- Ой, мамочка, милая, и Шуру голодом морит. Он теперь в "Европейской" гостинице служит. Еще ни разу не был у нас.

- Ну, ладно, ладно, доченька. Теперь будет все хорошо. Раздевайся, ложись спать. Устала поди...

- ...А на службе скучно. Александр Андреич - ничего себе, а Зайцев совсем дурак. Знаете, это его помощник. У меня только одна подруга там. Очень хорошая... Хлеба с маслом дает.

- Спи, спи, моя родная, Господь с тобой...

Мама крестит меня, целует в лоб, а я обхватываю ее мягкую, теплую шею руками.

- Мамочка, милая, как я счастлива теперь.

- Ну, ну, спи с Богом.

- А тут Николай Павлович приходил. Худой такой, бледный, с красными глазами, а хороший. Все говорит: учиться, учиться, Фея, надо...

- Он и всегда был хороший человек.

- И Френев мне писать будет... Вы не сердитесь, мамочка, что мы в Вологде с ним поцеловались. Только один раз, и то я сама захотела.

- Ну, ну, спи с Богом, устала ведь.

- А я скоро, послезавтра, получу первое жалованье. За полмесяца четыреста рублей. Вот папа-то рад будет. Он тут даже на зубной порошок не давал. Я вам буду все деньги отдавать. Не хочу, чтобы ему.

- Ох, дурочка ты моя. Все равно, мне надо у него на расходы брать. Ну, спи, спи с Богом.

- Я, мамочка, его совсем больше не люблю, а вас еще больше люблю.

- Хорошо, хорошо, доченька.

- А разбудите меня завтра в восемь часов?

- Хорошо, хорошо, спи.

- И чай, мамочка, завтра будет?

- Ну как же, разве я провожу тебя без чаю?

- Спокойной ночи, мамочка.

- Спи, моя родная.

16 мая.

Проснулась оттого, что Борька трясет за плечо и кричит в самое ухо:

- Феюша, Фея, Фея, Феюшка, вставай... Я ведь приехал... Ой, мама, Феюшка что-то мычит...