Голод Рехи - [95]

Он окинул тяжелым взглядом проулок, глядя на убитых: на кривых зубах еще висели ошметки сырого мяса. Вместо лиц застыли морды хищников, оскаленные, изможденные, заросшие бородами, как шерстью. И тогда жрец впервые научился по-настоящему ненавидеть. Призванный защищать весь мир, он потерял веру в людей посреди зловонного проулка. Он стоял и смотрел на совершенное и не представлял, как жить дальше, как дальше сражаться за это племя, способное на такие бесчинства. Разве заслужили они спасения? Жрец понял, что готов потерять и веру в свой культ. Тогда он опустился на колени, не обращая внимания на грязь.

— Двенадцатый! — прошептал Страж Мира, прижимая руки к груди, голос его постепенно обретал силу: — Прокляни их! Прокляни каждого, кто питается себе подобным! Пусть каждый, кто посмеет вкусить сырую кровь, обратится в зверя, раз не умеет жить по-людски! Прокляни их всех! Прокляни каждого, нарушившего твои запреты!

В безумной страшной молитве Рехи услышал не отчаяние глупого мальчишки с непомерной силой, а увидел картины грядущего: полукровок, которые требовали свежего мяса, эльфов, пьющих кровь из людей, которые в свою очередь поедали любого, кто попадался. Почему-то все разучились возделывать землю, выращивать скот. Двенадцатый всех покарал, всех превратил в зверей… и за что? Только за голод.

«Ну… спасибо тебе, Страж Мира. Так-то проявилась твоя доброта? Так-то ты радел за счастье народа, который тебе вверили защищать?» — обрушился на жреца Рехи, но голос его не пронесся сквозь века и никого не образумил. Впрочем, юноша просто защищался. И все же что-то темное и жуткое повисло в тот миг в злополучном проулке. То ли свет тусклого солнца померк, то ли взметнулся посреди штиля ледяной ветер. Что-то подсказывало: Двенадцатый прекрасно услышал обращение. И от этого жреца сковал страх.

«Я есмь смерть несущий, — повторил отчетливый голос. — Я есмь начало и конец. Я кара племени людского и эльфийского за все их грехи! Вы меня таким создали. Я стал мечом правосудия! Я останавливал зло. Смерть — это тоже способ. Проклятье — это тоже расплата».

Голос скрипел и пронзал, разнося по рукам и ногам мучительный холод. Сон изменился, растаял, выкинув наблюдателя в кромешный мрак без верха и низа, как в омуте.

«Я слышу Двенадцатого Проклятого! Не в прошлом, это сейчас! Сейчас!» — ужаснулся Рехи. Тело не принадлежало ему, у него не получалось проснуться. Он непроизвольно призывал Митрия и Сумеречного себе на выручку, его затягивал зыбучий песок темного гласа. Он искал, за что уцепиться в кошмаре на стыке яви и видений. Кошмар реальности и реальность кошмара — все смешалось. В реальности он бы дернулся, попытался ударить, атаковать. Но здесь он оказался заперт в собственной голове, захваченной чужой памятью.

— Рехи…

Его кто-то звал. Он забыл имена, лишь искал края затягивавшей воронки. Он так не боялся даже в пылу битвы, даже связанный. Здесь же его парализовало, тело не ощущалось вовсе. Чужие голоса вокруг, сотни лиц и судеб, множество линий. Черных, грязных, заметенных пеплом. Ни за одну не удавалось ухватиться.

Вдруг чья-то рука решительно сдавила плечо. Рехи вздрогнул: он воочию видел Двенадцатого, какую-то тень без лица, лишь мелькали красными провалами налитые кровью глаза на выбеленном потрескавшемся лице-маске. Облик смерти и разрушений явился к нему. Не существовало способа вернуться или даже зажмуриться, чтобы не видеть горящие холодным гневом алые глаза Проклятого Разрушителя Миров. Но чьи-то пальцы резко рванули вверх из этой бессмысленно тянущейся ловушки.

— Рехи… Рехи…

Рехи резко вдохнул и вынырнул, неестественно выгнув шею. Он дернул руками и ногами, лягнув чье-то тело, впиваясь в мускулистое плечо.

— Ну ты, эльф… Тише-тише. Похмелье?

— А-ага…

Он снова проснулся рядом с Лартом, Теллой и еще одной девицей. Обнаженные, они лежали общей кучей сплетенных рук и ног, но клыки эльфа все равно приникали к шее предводителя. Как обычно… Да и кому до этого дело? Лучше уж чувствовать под губами теплую кожу, а не тонуть в бесконечной темноте.

Рехи бросило в жар, потом в холод. Голова раскалывалась. Возможно, он перебрал настойки из грибов, так бы объяснил предводитель. Но доморощенный Страж Мира уже смекал кое-что. Он увидел, когда началось разложение, он встретился лицом к лицу с воплощением безумия разрушенного мира.

— Сейчас у всех похмелье, — продолжал Ларт мрачно. Блеснули два горящих синих самоцвета, холодных и настороженных — его глаза напротив, рядом.

— Я видел жуткий сон, — пробормотал Рехи, зарываясь лицом в шкуру. Взгляд Ларта сквозил неразгаданной мукой, точно и он очутился в своем личном кошмаре. Все он понимал, как догадался Рехи. Еще тогда, в разоренной деревне прочувствовал: после обжорства всегда наступает самый лютый голод.

— Это был последний пир. Но им об этом не стоит знать, — вздохнул сипло Ларт.

— Может, не нужен был пир? — отозвался Рехи, отлипая от заветной шеи, где билась жилка. Ларт снисходительно потрепал по макушке и ответил:

— Нет, нужен, — он вновь помрачнел, обращаясь больше к себе: — Иначе они бы поняли уже сейчас, что настают тяжелые времена. Им придется научиться работать. Не грабить, но выращивать что-то, разводить ящеров, охотиться на пустошах. Я думал, что королем быть тяжело. Но раньше это было просто. Пять лет… Разве это срок? Пять лет мы грабили — сначала деревню эльфов, потом деревню людей. Но что теперь?