Голод Рехи - [116]

Когда они вновь поплестись в сторону красного огня, Рехи даже несколько раз ловил себя на мысли, что хочет перерезать путы на запястьях опального короля, растереть его онемевшие руки, кожу на которых уродливо исполосовал кожаный ремень, и продолжить путь как двое равных. Но Ларт не разделял таких порывов, возведя вокруг себя каменную стену отчужденности и ожесточения.

— Если бы я тебя сейчас убил, то мне хватило бы мяса на много дней пути, — бросал он угрюмые слова, но покорно топал впереди, подгоняемый мечом. И зарождавшиеся сомнения в душе Рехи сменялись омерзением, от которого хотелось ударить пленника. Но он лишь задумчиво осадил:

— И что дальше? Куда бы ты пошел?

— Я… — Ларт замялся и подавился воздухом. Он застыл на месте, не замечая, что кончик меча упирается ему в спину. Во всем его облике ощущалось предельное напряжение, борьба с собой. Какая-то часть все еще не смирилась с утратой и власти, и подданных. Она, именно она, отравляла его, гноилась в необработанной ране.

— Мне некуда идти… Совсем некуда, — наконец признал Ларт, низко опуская голову. Рехи только криво ухмыльнулся, не испытывая никакой радости. Он слишком хорошо понимал опального короля, слишком отчетливо помнил, как рушатся миры. Не этот, большой и неведомый, который Сумеречный назвал материком. А другие, миры их маленьких жизней.

И они, двое против пустоши, оставались последними выжившими из своих миров, а за ними по пятам шла прожорливая смерть. Рехи вспомнил, что все места, куда он попадал волей рока, настигала погибель. Ларта же, очевидно, преследовал недобрый жребий попадать в плен. И постепенно опальный король понимал, что он вновь связан и подчинен чужой воле. С каждым шагом все больше и больше…

— За что мне это?.. — только стенал он время от времени.

Но вскоре пустыню сковала тишь. Песок взрыхлялся подошвами разодранных сапог, натирал между пальцев ног, набивался в штаны и под туники, скрипел на зубах — все вернулось в привычное русло. Больше не существовало пещеры с глубоким колодцем, больше никто не заставлял омываться после битвы и не кусал за шею.

Рехи ощущал себя прежним, а вот Ларт изменялся, переставая походить на самого себя. Свалявшиеся волосы обвисли замызганной паклей, бледная кожа обветрилась, кое-где на месте ожогов взбухли язвы, одежда изодралась в клочья. От его связанных запястий исходил неприятный запах гноя, который сочился пополам с кровью. Рехи со смутным сожалением понимал, что это совершил именно он. Он связал его. Он причинял новые страдания Ларту, когда кусал пленника за шею раз в три смены красных сумерек, всегда в одно и то же место. Кажется, вскоре оно потеряло всякую чувствительность, превратившись в незаживающий синяк. А ведь полукровки исцелялись быстрее людей и эльфов.

Ларт начал терять темп, когда в пустоши перестали попадаться даже мелкие ящеры. Да и сам воздух опять начал сильно отдавать запахом серы, но приглушенным, далеким.

— Мы не туда зашли. Не туда! — причитал то и дело опальный король. Заунывный голос сливался с ветром и гулом отдаленных обвалов.

— Так веди туда! Ты сказал, что доведешь до гор! — губы шевелились неохотно, вместо слов получался неразборчивый рык. С момента побега пленника Рехи еще ни разу не смыкал глаз и постепенно перестал различать видения и реальность.

Вскоре ему уже начали являться призраки своей деревни, несколько раз возникал старый адмирал, отец Лойэ, Здоровяк и другие знакомые с детства лица. Они не будили сожалений или горечи, ими Рехи не умел толком дорожить, но все-таки теперь даже их не хватало. Следом приходили уже полукровки, всадники с отрубленными ногами, последние тринадцать храбрецов, едва узнаваемая обгорелая Телла.

И среди сонма теней маячил Ларт, его принадлежность к миру живых выдавал только запах. Призраки не несли никакого аромата, но их, видимо, терзал собственный потусторонний голод, раз они вцепились в разум Рехи. Или все они о чем-то говорили ему, на что-то намекали, предостерегали. Он радовался, что в их череде не видел ни разу Лойэ, значит, упрямая девушка все-таки добралась до своей цели. Возможно, нашла кого-то более достойного, чем пустынный эльф, однажды предавший ее. Главное, что осталась жива. Рехи уже и тому радовался.

— Паршиво здесь. Я не помню этих мест, — отвлекал от созерцания теней голос Ларта. Он все чаще кашлял, давясь воздухом. Рехи же просто плыл в туманном мареве, надеясь, что пленник не догадывается об этом.

— Надо поворачивать назад! — восклицал Ларт с каждой сменой красных сумерек.

— И куда? — отвечал ему Рехи, упрямо толкая вперед.

— Куда… Куда, — бормотал потерянно Ларт, а потом однажды хрипло спросил, нарушив долгое молчание: — Что ты от него надеешься добиться? Восстановления мира?

— Не знаю. Там посмотрим, — отрывисто отзывался Рехи. — Старики в деревне говорили, что он умер уже. А я не верю. Что-то там есть, и что-то меня туда ведет. Или кто-то.

— Ты сумасшедший… — повторял Ларт. Рехи не находил причин, чтобы отрицать. Себе он, со всеми этими видениями прошлого и призраками настоящего, уже давно не принадлежал. Среди них начали появляться и вовсе незнакомые лица: какая-то девушка с пытливым взглядом, потом несколько стражников с копьями, а следом и вовсе малые дети — человеческая девочка и эльфийский мальчик. Рехи сморгнул несколько раз и потряс головой, потому что вот эти лица он точно еще ни разу не видел. И его страшила мысль, что теперь к нему является туманное неразгаданное будущее. Он решительно не понимал знамений.