Голгофа - [13]

И неожиданно добавил:

— У вашего отца неприятности.

— У моего отца?

— Да, у вашего. Не у моего же! Моего, слава Богу, нет, и мамы нет, и я потому не знаю, почему я Гиви и почему Шахт. Родился я в деревне, в Рязанской области, и мой папа был священником, может, потому я Шахт. В Москве много сейчас шахов и шохов. В думе есть Шохин, в правительстве всем заправляет Шабдурасулов, а в суде — Шахрай. Там только один не ползает, а летает по небу — это генерал Лебедь. Он тоже наш, но почему–то Лебедь. Остальные ползают и шипят. И что же с того?.. Многим не нравятся люди с шипящими фамилиями, но если они умные, так что же? Как я уже вам сказал, я тоже Шахт — не убивать же меня за это! Мой дедушка был Шойхет, но он еще не был раввин, то есть священник, и отец решил, что Шахт лучше. В шахтах добывают уголь, шахтеров у нас любят, самый почетный человек на свете был шахтером, это Стаханов, может, слышали? Но я вас заговорил, а вам надо работать. Вася звонил и сказал, что вы будете работать до тех пор, пока мы не узнаем, какая бумага что означает. Он говорил вам так?

Нина повела плечом.

— Извините, но я хочу знать, какие неприятности у моего отца?

— Какие? Вы спрашиваете — какие? Директором завода кто работает, я или он? Триста миллионов рублей в месяц кто получал? Может, я получаю?.. И что же вы хотели? Такую кучу денег нельзя загребать вечно!.. Пусть бы он брал, но ведь рабочим не платил зарплату. Это же треть миллиарда! А миллиарды у нас получает один Черномырдин, да еще человек пятьсот около него. Да те ребята, которые сидят в кремлевских кабинетах. Больше так–то уж много никто не получает. Ну и вот… Однажды утром собрались женщины и заперли вашего папу в кабинете. Они его спрашивают, почему их мужьям восемь месяцев не платят зарплату? Если бы мне восемь месяцев не платили деньги, я бы тоже собрался и запер. Но вы не делайте большие глаза: я скажу Сапфиру, и он его вытащит.

— Кто это — Сапфир?

— Вы не знаете, кто такой Сеня Сапфир? Хорошенькое дело. Приехали к нему работать, уже получили от него деньги, а не знаете… Хорош и Вася Трахтенберг. Ничего не сказал. Так я вам скажу: Сапфир — это магнат! Уже такой магнат, что позвонит в Москву и ваш папа будет чистеньким. Вы только работайте. Вот вам ключи от трех комнат — там все бумаги.

Гиви достал из ящика стола ключи и подал Нине.

— У нас есть бухгалтер Сергей Владимирович, он все объяснит.

Склонился к переговорному аппарату, позвал Качалина.

Магнат Семен Львович Сапфир не любил общества, не ходил на рауты и презентации, но он обожал жену свою, женщину совершенно исключительных достоинств Ирину Михайловну Еремееву, сохранившую свою девичью фамилию. При женитьбе он хотел взять ее фамилию, как это сделал недавний хозяин города Толя Филькинштейн, ставший после первой женитьбы Субчиком, — тоже фамилия! — но и все же! Простая и не очень понятная. И, попробуй, разберись, какой он национальности. Сеня не переменил. И была на то серьезная причина: собирался он с отцом и матерью переехать на родину своих предков. Там бы фамилия Еремеев была неуместной, торчала бы, как перо гусиное в черной отцовской шляпе.

С сыном от первого брака двенадцатилетним Романом отношения были сложные. Он с самого рождения любил его какой–то исступленной любовью, ловил каждую минуту, чтобы поиграть с ним, погулять или сводить в детский театр, зоопарк или кино, однако, по мере того как Роман вырастал, их отношения менялись, отец все чаще был вынужден отказывать в просьбах сыну, а подчас раздражался и готов был его ударить.

Была у него еще и падчерица Александра, взрослая дочь Ирины Михайловны. Но сейчас она находилась в Дамаске, где у них, как и в Тель — Авиве, был собственный дом.

Сапфир мало говорил по телефону; он все больше лежал на диване и смотрел французские альбомы, где представлялись обнаженные женщины, мужчины и всякие пикантные положения.

Раньше он любил двигаться, охотно навещал друзей, бродил с женой по городу, по магазинам, а по воскресеньям посещал церковь, изображая прилежного христианина, но теперь он всего боялся. Ездил в бронированном лимузине, озирался по сторонам, всюду чудилась ему засада. Глянет на окно какого–нибудь дома и прижмется в угол салона. С леденящим душу ужасом все время ждал, что вот–вот грянет автоматная очередь и броню автомобиля прошьют пули. Шофера просил: скорее, скорее!..

Вот почему он редко выезжал из дома и уж совсем не выходил.

Уехал бы подальше из проклятой России, но держали его недооформленные сделки, всякие шероховатости при выписке документов, многочисленные «хвосты», которые он бы хотел убрать и подчистить. Для этих подчисток он создал контору с респектабельным названием. А теперь вот выписал из Москвы специалиста экстра–класса по бухгалтерскому учету.

Наконец, в Москве он держит своего представителя Васю Трахтенберга и оплачивает целый батальон прожорливых чиновников.

Вот почему магнат Сапфир теперь все больше находился дома и — лежал. Лежал он всегда. Если не ел и не прогуливался по комнатам, то — лежал. И в разговорах иногда приводил высказывание американского автомобильного короля Форда: если у меня есть возможность сидеть, а не стоять, я сижу; если можно лежать, а не сидеть — лежу. Или еще ему нравился образ жизни Уинстона Черчилля, который дважды на день прикладывался к подушке и даже министров принимал лежа.