Голд, или Не хуже золота - [98]

— Об этом я не хочу говорить, — сразу же ответил Голд, закрывая тему. — Что будем делать со стариком?

— Я последнее время получаю от него огромное удовольствие, — мягко сказал Сид.

— Могу себе представить. Гарриет тоже не хочет, чтобы он здесь оставался.

— Меня больше не очень беспокоит, чего там хочет Гарриет, — тихо признался Сид. — Я ведь вроде как люблю его, Брюс, а ему уже недолго с нами оставаться.

— Как ты можешь его любить? — спросил Голд. — Он же просто геморрой. Он подло с тобой обходился. Вы с ним всегда ссорились.

— Подло он со мной никогда не обходился, — почти шепотом возразил Сид. — Мы не ссорились.

— Сид, вы с ним вечно ругались. Однажды он выгнал тебя на целое лето. Ты убежал из дома и добрался до самой Калифорнии.

— Я убежал не поэтому.

— Поэтому, Сид, — настаивал Голд. — Роза и Эстер так говорят, и Ида тоже. Да он и сам любит хвастаться, как он тебя выгнал.

— На самом деле все было не так, — сказал Сид. Он избегал взгляда Голда. — Для меня это была возможность посмотреть страну. А подло он со мной никогда не обходился.

— Сид, ты убежал, — мягко напомнил ему Голд. Ему захотелось прикоснуться к руке брата. — Сколько тебе тогда было?

— Четырнадцать или пятнадцать, может быть, шестнадцать. По-моему, я тогда еще учился в школе.

— Почему ты никогда не рассказываешь об этом? — с удивлением спросил Голд. — Наверно, это было ужасно интересно.

— Да, было. Пожалуй.

— И опасно.

Сид на секунду задумался. — Нет, не думаю, что опасно.

— У тебя ведь не было денег, да?

— У меня было несколько долларов. Тогда на дорогах было много народу. Какое-то время я держался с бродягами, они мне помогали. Владелец ранчо в Аризоне предлагал мне постоянную работу, если бы я захотел остаться. И еще мне предлагал работу фермер в Калифорнии. Я видел Голливуд. Но я был рад, что смог вернуться назад, когда лето кончилось. Я не хотел пропускать школу. — Глаза у Сида были влажны, но он, казалось, не знал, что готов расплакаться. И все время на его мясистом лице светилась какая-то странная, печальная и далекая улыбка, словно он весь ушел в размышления.

— Ты с ним поругался, Сид, — гнул свое Голд. — Поэтому-то ты и уехал. Мама так волновалась.

— Я писал ей два раза в неделю. Посылал ей почтовые открытки. Она знала, что я жив-здоров. А папа всегда был очень добрым и мягким человеком и ни с кем не обходился подло. Ему было очень нелегко. — Глаза Сида снова наполнились слезами. По всему лицу у него расплылась улыбка, и минуту он молчал. — У него на руках были все мы, потом началась Депрессия, потом мама много болела, и он сильно волновался и, наверно, из-за этого бывал подловат.

— Ты ведь сказал, что не был.

— На самом деле это вовсе не подлость. Можно я выпью еще?

— Нет, Сид, лучше не надо, — решил Голд. — Вы все, вероятно, многим пожертвовали ради меня, ты, Роза и Эстер, да?

Сид задумался на мгновение, потом покачал головой.

— Нет, малыш, на самом деле все было не так. Если бы тебя не было, нам бы все равно пришлось бы делать то, что мы делали.

— Все расстраивались, что у тебя не было возможности поступить в колледж, — сказал Голд, пытаясь поймать и не отпускать его взгляд. — Разве тебя это не огорчало?

— Просто я был недостаточно умен для колледжа, — ответил Сид. — Я думаю, это было решено еще до твоего рождения.

— И ты бы все равно не смог поступить, даже если бы хотел, да?

— Я просто был недостаточно умен.

— И тебе пришлось уйти из футбольной команды в школе, чтобы работать в прачечной?

— Нет, малыш, все было не так. Я ведь был в команде новичков, да и то всего год. Для футбола я ростом не вышел. И потом с лошадьми в прачечной было куда безопаснее, чем на футбольном поле. Можем мы еще выпить?

— Может быть, по бокалу вина?

— Я не люблю вино.

Голд заказал себе вина и еще один бурбон для Сида.

— Сколько тебе было лет, когда вы сюда приехали, и что ты помнишь?

— Кажется, около шести, и, пожалуй, я много чего помню. Я помню… — здесь Сид замолчал и рассмеялся, полузакрыв глаза, потом кашлянул несколько раз, словно прогоняя подступившие к горлу рыдания, — помню, как-то раз папа по ошибке поселился со всеми нами в христианском квартале в Бенсонхерсте. Он все время совершал такие ошибки. Наверно, мы там были единственной еврейской семьей и никто из нас не говорил по-английски.

— Господи, Сид, — воскликнул Голд, — наверно, это было ужасно.

— Это было не так уж страшно, — тихо ответил Сид, немного подумав. — Они называли меня еврейчик, но позволяли играть с ними, я говорю о тамошних мальчишках. В основном это были ирландцы и норвежцы. Бывало, они набрасывались на меня и сбивали с ног. Они заставляли меня расстегнуть ширинку и показать им член, а они по очереди плевали на него, но если я делал, что они говорили, не плакал и никому об этом не рассказывал, то они потом снова позволяли мне играть с ними, и потому, наверно, меня это тогда не очень трогало.

— Господи, Сид, какой ужас! — вскричал Голд.

— Мы прожили там всего год, — продолжал Сид, — так что это повторялось не так уж много раз. Думаю, маме и папе доставалось не меньше, и от евреев в том числе. Многие из тех, кто обосновался там раньше, вообще не желали нас там видеть. Я помню, что каждый год мы переезжали на новую квартиру. Все так делали. Новый хозяин обычно делал косметический ремонт и давал скидку на первый месяц. Не знаю, почему хозяева не давали ежегодных скидок нам как постоянным съемщикам, ведь те, кто въезжал туда после нас, получали эти льготы, но так уж там было заведено, и в конце года мы снова переехали и поселились в еврейском квартале, а я пошел в школу. Наверно, я говорил по-английски с очень смешным акцентом, но я был слишком глуп и не понимал этого, пока другие мальчишки и девчонки не стали меня дразнить. Но даже и тогда я не сразу догадался, что они дразнят именно меня. Я только знал, что они начинают как-то странно говорить, когда я появляюсь, а потом я тоже стал говорить на их лад, передразнивая то, как они дразнили меня.