Голд, или Не хуже золота - [138]

— Сид, у меня не хватает духу на такие штуки, — неуверенно решил Голд. — Я собираюсь все это отменить.

— Только через мой труп, — запротестовал Сид таким оскорбленным тоном, что это привлекло внимание других посетителей ресторана. — Да я вот уже лет пятнадцать так не веселился. Ну, скажи, что тут может не удаться? Черт возьми, жаль, я не могу поехать, ни мое сердце, ни Гарриет не вынесут этого. Слушай, мы закажем тебе два отдельных коттеджа в Вилла-Вера, они стоят стена к стене. У тебя будет по собственной кухне и бассейну в каждом, и ты сможешь не болтаться на людях. Так, как я это себе представляю, тебя даже этот Гринспэн из ФБР не побеспокоит.

— Извините, что вмешиваюсь, — сказал Гринспэн из ФБР, — но я бы хотел внести одно предложение. Ему понадобится третий номер для себя самого, куда могла бы звонить каждая из дам. В оправдание он может сказать, что у него секретное поручение из Вашингтона. Я рекомендую три номера рядом, и чтобы его был посредине.

— А вы, кажется, не новичок в таких делах, — с уважением сказал Сид, после того как Голд представил их друг другу.

— Я работал на разных президентов, — таков был сдержанный ответ Гринспэна. — Ваша квартира — настоящий свинарник, — сказал он Голду о его студии, когда они вошли туда. — Я говорю это больше с печалью, чем с гневом. Я уже давно хотел сказать вам об этом.

— Гринспэн, не суйтесь в чужие дела, — сказал Голд с видом, явно свидетельствовавшим о том, что он обеспокоен и раздражен. — Я не хочу, чтобы Белл что-нибудь узнала.

— Она знает, она знает, — нараспев, словно читая молитву, сказал Гринспэн. — Знает все, кроме имен. Уж в чем в чем, а в глупости Белл обвинить нельзя.

— Почему же она тогда ничего мне не сказала?

— А что она может сказать? — ответил Гринспэн, и глаза его застлала глубокая печаль. — Если бы вы только знали, как кровоточит мое сердце каждый раз, когда я слышу, как она разговаривает со своей матерью или делает вид, что ничего не происходит, беседуя с вашими сестрами. Что за женщина, какая замечательная жена и мать…

— Гринспэн, прекратите, Бога ради.

— Почему это она должна что-то говорить и облегчать вам жизнь? — спросил Гринспэн. — Если вам неловко подавать на развод, то почему это должна делать она? Конечно, она даст вам развод, но сначала попросите. Почему это она должна говорить, что вы хотите развода, если вы сами этого не делаете? Ах, Голд, Голд… я должен понять кое-что, просто для информации. Это не попадет в досье, клянусь вам. Эта учительница, эта Линда Бук.

— Ну и при чем тут она?

— Вы с ней часто встречаетесь?

— А вам-то какое дело? — ледяным тоном ответил Голд.

— Вы очень редко встречаетесь с той, на которой собираетесь жениться.

— Ну и что?

Взглянув не него грустным, многозначительным взором, Гринспэн надел шляпу.

— Вы шонда для вашего народа.

— А вы, Гринспэн, гордость для вашего. Вы поедете в Акапулько? Как мне быть, если я попаду в переделку?

— Можете поговорить со стеной.

Оставшись один, Голд сразу же погрузился в состояние меланхолического самосозерцания. Если он человек рассудительный, то откуда эта безрассудство? Если он нормальный, то откуда это безумие? Голд и без внутреннего голоса знал, что просто напрашивается на неприятности. Всю свою жизнь он ненавидел неприятности. Всю свою жизнь он трепетал перед возможностью краха. А теперь он, казалось, боялся успеха.

ЧТО ТУТ может не удаться? спрашивал Сид. Это можно легко предсказать, размышлял Голд, направляясь из лифта у гимнастического зала в раздевалку. Прежде всего, между ним и этой мексиканской телевизионной актрисой с первого же взгляда словно пробежал электрический разряд непреодолимого сексуального влечения — искры рассыпались прямо на взлетно-посадочную полосу аэропорта Мехико-Сити, где он с Андреа ждал самолета, на котором из Хьюстона должна была прилететь Линда; это искрение продолжалось у всех на виду, освещая все вокруг и распространяя чудесный, благоуханный, ослепительный жар, который ощущали все, кто находился поблизости. Грубому магнетическому притяжению их взаимного животного желания противиться было просто невозможно, к тому же оно требовало почти безотлагательного удовлетворения. С мексиканским темпераментом, за который он почувствовал себя в долгу перед ней по гроб жизни, она хрипловатым шепотом согласилась на следующий день потихоньку прилететь в Акапулько для тайного свидания с ним в пустом номере между двумя другими; тем временем загорелый пилот, ее любовник, желчно поглядывал на него недобрыми желтыми глазами и бормотал что-то злобное; Голд, который слышал его слова словно в какой-то прострации, вежливо попросил его повторить.

— Ангел смерти сегодня в нашем клубе, — сказал во второй раз Зак, мозольный оператор, со своего прорицательского седалища на низенькой деревянной скамеечке в проходе между шкафчиками, куда свернул Голд.

Голд остановился и недоуменно заморгал.

— О чем это вы говорите?

— В главном зале наверху у человека случился инфаркт. Ему вызвали скорую.

Голд мрачно зашагал дальше к своему шкафчику, исполненный, как всегда, решимости грудью встречать загадочные колебания судьбы и противиться жутким предзнаменованиям. Статистически, утешал он себя, вероятность того, что в один день и в одном клубе два человека загнутся от инфаркта, оставляет ему хорошие шансы. Эмпирически же, как подсказывала ему грубая правда жизни, шансы его ничуть не улучшились из-за того, что один уже успел загнуться, а в намеченный план перелетов вкрались такие осложнения, какие ни Сид, ни он не могли предвидеть. Линде все же пришлось взять с собой двоих младших детей, и она полетела прямым рейсом из Нью-Йорка в Акапулько и прибыла в отель за два часа до Голда и Андреа, которые летели из Вашингтона с пересадками в Хьюстоне и Мехико-Сити. А может, с детьми все устроилось, и потому она уперлась и настояла на том, чтобы лететь тем же рейсом, и Голд оказался с ней в одном самолете. Они должны были делать вид, что не знакомы друг с другом, и это никак не способствовало нервному расслаблению. А может быть, утвердившись в намерении лететь одной тем же рейсом, она из-за своего зловредного мужа, в последнюю минуту по какой-то извращенной строптивости отказавшегося от достигнутой было договоренности, прибыла в сопровождении двух детей, которые, едва только Голд предстал перед их жестоко разочарованным взором, впали в мерзкий страх. Уже через несколько секунд он сгорал от стыда перед унизительной необходимостью выдавать их встречу за случайную, а знакомство за шапочное и чисто деловое и разыгрывать удивление перед столь невероятным совпадением, когда две отправляющиеся отдохнуть компании, не договариваясь, выбирают один и тот же рейс и даже один и тот же далекий отель. Мужество все больше и больше отказывало ему, когда, наблюдая во время разговора с Линдой за Андреа, он видел, как с каждым сказанным им словом растут ее не лишенные оснований подозрения. Еще одно мучительное испытание ждало его у столика портье в отеле, где по какому-то недосмотру службы резервирования, как в потрясении решил он про себя, все номера оказались забронированы на его имя, но когда это деликатное осложнение было почти успешно преодолено, перед ним — и откуда он только взялся — предстал Крап Уэйнрок в отливающим золотом спортивном костюме; Крап решительно вознамерился пробежаться с ним трусцой по малой беговой дорожке двумя этажами выше.