Голая правда - [49]

Лицо юноши медленно, но верно заливала багровая краска, которая распространялась из глубин, густела, темнела, и казалось, еще несколько мгновений, и его лицо брызнет розовым соком из пор. Постепенно нежная розовость уступала место зеленоватой бледности животного страха.

— Да, наверное, так все и было, — пробормотал посетитель, потупив глаза и старательно рассматривая линии на собственной ладони.

— Так где вы провели эту ночь?

— Ну как вам сказать… Я был не один… И не дома… Понимаете, — бормотал Пансков, — я не мог об этом говорить… Я провел ночь с девушкой…

— Я даже догадываюсь о том, как ее зовут, — улыбнулась Лиля.

— Как вы узнали, откуда? — изумился Владислав.

— Это довольно простая задача. Ее зовут… Евгения Шиловская!

Лиля не могла не заметить, как белесые брови Владика поползли вверх и в лице его перемешались удивление, страх и облегчение.

— Евгения Викторовна… Нет, я был не с ней, — наконец пробормотал он.

— Не надо врать, — мягко возразила Лиля. — Милиция и кабинет врача — это единственные учреждения, где не следует врать. Итак, где вы находились в ночь на двадцать шестое и кто может подтвердить ваши слова?

— Я… Я был у невесты… Ее зовут Дачевская Таня… Но я прошу вас, пожалуйста, не говорите никому. У нее очень влиятельный отец, ему может не понравиться, если их фамилия всплывет в бульварной прессе.

— Кто еще может подтвердить, что вы находились у нее?

— Не знаю…

Лиля молчала.

— Но я действительно был в ту ночь с ней, клянусь вам, — растерянно оправдывался Владик. — Пожалуйста, поверьте мне.

— Где вы находились с одиннадцати до тринадцати часов дня двадцать шестого июня?

Лицо Панскова приобрело меловой оттенок. На висках обозначились голубоватые жилки. Он затрепетал.

— Я… Я был у нее дома… — пробормотал он едва слышным голосом.

— У кого? У Шиловской?

— Нет! Нет! Что вы! Я был у Тани… Нас видела ее младшая сестра. Она сидела в гостиной и играла на пианино, когда я уходил. Это было… — Пансков задумался. Он подсчитывал что-то в уме, старательно шевеля губами. — Около половины первого. Я вернулся домой в час, потому что к двум мне надо было быть в Останкине, договариваться относительно съемок в рекламе мыла… И еще… Соседка Нонна Петровна встретила меня на лестнице и попросила билет на спектакль. Она, наверное, вспомнит…

— Итак, откуда же вы звонили Грибову? — жестко спросила Лиля.

— Я звонил от Шиловской, — покорно произнес Владик. — Я был у нее, но недолго, она меня быстро выпроводила. Она была очень странная в этот вечер. Она была какая-то взвинченная. То хохотала как безумная, то едва не рыдала по малейшему поводу. Обозвала меня теленком и сказала, что ей надоело быть для меня дойной коровой. Я пытался начать разговор с ней о делах, о рекламе, в которую меня должны были пригласить, но она сказала, что это такая ерунда и ей не хочется заниматься этим в такой вечер. Я спросил, почему вечер такой, но она буквально вытолкала меня за дверь. Когда я по старой привычке попытался поцеловать ее на прощанье, она влепила мне такую пощечину, что я испугался за целость своей челюсти. Она была невменяема.

— Во сколько вы ушли от нее?

— Где-то в районе полуночи.

— И как же вы добирались?

— Я поймал такси, — упавшим голосом произнес Владик и совсем шепотом добавил: — Боже, какой будет скандал!

Он сидел, раскачиваясь на стуле, как будто переживал огромное горе.

— Какие отношения у вас были с Шиловской?

Пансков помолчал, в уме взвешивая каждое свое слово.

— Хорошие, — наконец выдавил он.

— А почему вы не пришли на ее похороны?

— Ну… Я боялся, что… Понимаете, там ведь было телевидение, а мне нельзя светиться в качестве ее бывшего любовника — у меня невеста. А журналисты обязательно набросились бы с расспросами. Я решил заболеть на это время.

Лиля достала из стола три общие тетради в клеенчатой обложке.

— Вам знакомы эти записи? — спросила она. — Шиловская пишет, вы пытались избавиться от нее не слишком красивыми способами.

Умильно заглядывая в глаза, Пансков обескураженно развел руками:

— Но это же литературное произведение, а в литературе всегда столько вымысла… И здесь тоже.

— Не думаю… Так, значит, вы пытались освободиться от надоевшей вам связи?

Низко опустив голову, Пансков изучал пальцы ног, высовывающиеся из сандалий. Он имел вид растерянный и угнетенный.

— Я ничего такого не совершал, клянусь вам. — Он смотрел на Лилю глазами провинившейся собаки.

Клок волос упал ему на глаза, и он впрямь стал похож на лохматую болонку. Приторность его взгляда была максимальная. Лиле стало противно, как будто она наступила на что-то липкое. Пансков был бледен и трепетал, как бесплотный призрак.

— Мы проверим ваши показания, — заметила Анцупова, стараясь не смотреть на него, и снисходительно добавила: — Можете идти.

Пансков вскочил, готовый тут же выбежать в дверь, но все не уходил, стоял, переминаясь с ноги на ногу.

— Скажите, а что будет с этим? — указал Владик на стопку клеенчатых тетрадей. — Ну… Вы их опубликуете или…

— Мы? Опубликуем? — удивилась Лиля. — К вашему сведению, наша организация не занимается издательской деятельностью. Впрочем, — добавила Лиля, заметив вытянувшееся лицо собеседника, — насколько мне известно, редакция «Бест бук» уже готовит к изданию «Голую правду», так, кажется, она называется. Так что, я полагаю, вы не будете лишены удовольствия узнать себя на ее страницах. Всего хорошего.