Голая правда - [9]

— Хорошо. Конечно. Но вообще-то я никому этого показывать не собиралась.

— Я понимаю, но мне будет спокойнее, если мы смоем все прямо сейчас.

В маленькой душевой кабинке она казалась еще огромней. Он даже устал, пока тер ей спину. Кэрол смыла все, что было написано спереди, а он оттер ее ляжки, икры и лодыжки. А потом, когда она стояла чистая и вода прозрачно струилась с плеч, притянул ее к себе. В ее теле ощущалась упругая мощь.

— Ну что? Теперь вы себя лучше чувствуете? — спросила она.

Он терялся перед этой женщиной. Последние остатки разума покинули его, соскользнув в чресла.

Вспоминая потом этот день, он удивлялся, почему секс под душем был таким естественным, хотя, пока она была испещрена его словами, даже мысль о сексе смахивала на продирание сквозь колючий кустарник. Ему очень хотелось обсудить эту загадку с Леной, но, разумеется, это было исключено, хотя безусловность такого табу вовсе не казалась ему очевидной.

После того как он помог Кэрол вытереться, она натянула трусики, надела лифчик, блузку и юбку, а он, присев к столу, вытащил из ящика чековую книжку. Но она быстро коснулась его руки.

— Не надо, — сказала она. Ее мокрые волосы говорили об их близости и о том несомненном факте, что он ее изменил.

— Но я хотел бы тебе заплатить.

— Не сегодня.

На ее лице отобразилось неприкрытое смущение от того, что она — возможно нечаянно — обнаружила свое желание увидеться с ним снова. "Может быть, в другой раз, если я тебе еще понадоблюсь". Но затем, похоже, ее посетило новое соображение: "Или я тебе больше не нужна? Ведь ты уже написал все, что хотел, да?"

Постепенно к ней возвращался ее разбитной тон.

— Первый раз два раза не бывает, точно? — хохотнула она. Но взгляд у нее при этом был просящий.

Он поднялся и попытался поцеловать ее в губы, но она уклонилась, и он ткнулся ей в щеку.

— Наверное, ты права, — сказал он.

Теперь на ее лице выразилась некоторая твердость.

— Знаешь, тогда я, пожалуй, все-таки возьму деньги.

— Конечно, — сказал он.

Определенность всегда приносит облегчение, но откуда же берется это неизменное чувство досады? Он выписал чек и, Стесняясь, протянул ей.

Она сложила чек и сунула его в сумочку. "Ну и денек!" — она вновь зашлась своим оглушительным лошадиным хохотом. Он вздрогнул, потому что успел уже отвыкнуть от этого ржания — последний раз Кэрол так смеялась в самом начале их знакомства. Она опять превращается в охотницу на оленей, подумал он, бредущую с ружьем по тундре. Набравшись на короткое мгновение храбрости, она выглянула из укрытия и снова спряталась.

Когда Кэрол ушла, он сел за письменный стол и слегка расфокусированным взглядом воззрился на рукопись. Восемнадцать страниц. Ощущение свежести после душа и потраченная энергия, похоже, прояснили ему мозги, подарили чувство приподнятости. Он положил ладонь на стопку листов, думая про себя: я перешел границу здравого смысла, только бы не зря. Потер глаза и приступил к чтению. В этот момент внизу хлопнула входная дверь. Лена вернулась. Со своим сморщенным, как высохший стручок, лицом, уныло опущенными уголками губ, обвислой грудью, жутким запахом никотина изо рта. Его передернуло от злости. О, как же он ненавидел эту ее упрямую тягу к саморазрушению.

Читая и перечитывая рукопись, он изумился растворенной в ней нежности к Лене, как будто бы это написал не он, а кто-то другой, совсем молодой, ничего еще не переживший человек, сидящий в нем, как в тюрьме, некий внутренне свободный поэт, чья музыка так же убедительна, как морской прибой. А что, если попробовать превратить этот рассказ в хвалебную оду ей прежней — быть может, она узнает себя и постарается измениться, чтобы походить на героиню! Снова и снова перечитывая рукопись, он с удивлением убеждался, что в неком тайном уголке его сознания она по-прежнему красива и романтична; он вспомнил, как когда-то даже просто просыпаться рядом с ней по утрам было счастьем. Он понимал тогда, зачем живет. Оторвавшись от рукописи и глядя в пространство, поверх пустых крыш, Клемент внезапно ощутил острую тоску по Кэрол, чье брутально-юное присутствие все еще вибрировало в комнате. Ему захотелось, чтобы она снова возникла в дверях, и он бы снова написал что-нибудь на ее упругой коже и, может быть, извлек на свет еще одну невинную историю, уцелевший осколок любви, которую он так боялся в себе обнаружить, что казалось, будто она ушла навсегда — вместе с его талантом.

---------------------------------------------------

[©2002 by Arthur Miller]

[© Д. Веденяпин. Перевод, 2005]