Голаны - [25]
- Ничего не знаю, - сказал выводной Фарадж заячьей губой. - Велела привести и все. Шевелись.
Шустрю, сворачивая сырой матрац и мокрые одеяла (сезон дождей на родине), а мы с Йосенькой на бетонном полу под окном. Рожу ополоснул и готов.
Йоська мне носовой платочек сует зашмарканный: "Обоссы, отожми и притырь, - поучает. - Не ты первый... " Выхожу из будуарчика, а племя махровым антагонизмом кипит, и это, пожалуй, требует объяснения. Не нервничай, читатель, сейчас объясню.
Дело в том, что камера наша нищая до святости. У козырных хронический криз. Дрищут и блюют, а "джяджя" больших тюремных деньжищ стоит. Аж пятьдесят пачек ларьковых сигарет!!! (Нюхни, читатель, в должок, если ты молод, белокур, средней упитанности и либерал-гуманист.) Адолан, опять же, не всем и не вволю. Вот на махнаке и порют вены, да к референтше Миздаенет Барехов просятся... на шару.
Дело в том, что госпожа референтша обладает природным даром анестезии!
Госпожа референтша имеет моду беседовать с заключенным сидя и исключительно лицом к лицу. Вплотную. У нее мнение, что это сближает!
Тунисайка раскрывает пасть, и оппонента обуревает восторг! Были счастливцы на зоне, неделю летали на дармовом ширеве! Не референтша, а газопровод Бухара - Урал!
И вот зайцегубый Фарадж волокет меня к референтше.
Референтша сидит, понимаешь, и ждет, а меня за каждой калиткой шмонают с пристрастием. В коридоре управления опять же приютили в закутке, но только хитрожопой машинкой с зуммером, и впустили.
Стою и недоумеваю. По коридору туда и сюда, а потом сюда и туда, но уже с подносом, тусуются какие-то странные зеки в опрятной глаженой робе, с чистобритыми ряшками апикорсов, и выглядят абсолютно не задроченными!
Стою и недоумеваю.
Тут ко мне подходит неизвестный Бен-Ами с мальбориной на губе и на ухе, а в "чердачке" нагрудного кармана их целая россыпь, и принимается шантажировать меня за сигарету.
- Ответь мне, бахурчик! - говорит. - Почему ты молчишь и не отвечаешь?
Ну, в натуре, думаю, что может быть такое, чего в природе быть не должно, но есть? Вроде бы Бен-Ами, но из черепа радар цветет синими пестиками Чака-лака.
Мистика, думаю, и бред Айзика Азимова. Остановилось солнце над Тель-Мондом, а луна над тюрьмой Аялон в долине дарвинизма!!!
Но Фарадж не дает нам шанса скрестить лясы. Из-за заячьей губы такие вульгарные слова вылетели, что я покраснел и потупился. Хам!
Так и не поговорил я с мистическим зеком. Разошлись, унесенные ветром, и слава Б-гу. Какая мистика может быть в наше время? Окромя домашнего ареста? Йосенька Абрамович утверждает, что в его время мистика была повсеместно. "Хуй без ног, а стоял!!! А теперь только фуфель и суета!"
В таком смятении души меня вводят в лабораторию госпожи Барехов и плотно закрывают дверь.
- Ох, и нудник ты, Винокур! Ох, и нудник!!! - бросается мне на шею волкодавка. - И жена твоя нудница! Прям скоты!!! Вам мало, что свадьбу в Тель-Монде отгрохали за счет Шабаса? Вам этого мало?! Теперь вам приспичило личное свиданье! Ты сядь, сядь. Я хочу знать, почему я должна дать личное свидание преступнику?!
Под дышлом закона забыл занавеситься Йоськиным платочком обоссанным и теперь вынужден, лох, вести диалог с открытым забралом.
- Госпожа референтша! - говорю. - Разве можно ставить вопрос торчком на такую интимную тему? Тебе ли не знать, что узник в Сионе приравнивается к матросу, уходящему в плаванье дальнее! Позволь, - говорю, - сбегать в Вав-штаим и все обосновать по-науч... уч... уч...
Дыхание тунисайки вязнет в моей бороде, как туман в болоте... и - чу... чу!... Чу, бля, начали порхать и гнездиться вальдшнепы...
... между Сциллой и Кусохтак... грот-мачту в чистой воде реет Санта-Мария красавец-корвет... лишь молодой гусар... в Потьме... четыреста суток шизо в одном бюстгальтере... коленопреклонен... ный и даже зубы есть у него... причастный к тайнам, плакал ребенок... пивень ты, пивень... решетки из золота - это только решетки... ребенок затих и расставил ноги... тут его Анатоль и помиловал, аккуратно, чтоб не забрызгаться...
- Никуда не отлучайся!!! - вскрикнула референтша и шуганула мне "гонки". К моим заботам только побегушника не хватает. А ну, бухти по памяти! У меня еще заплетается язык и вместо "референтша" я боюсь ненароком сказать "пидорша", но я овладеваю собой во имя любви.
- В первых главах священной книги Нида говорится о правилах приличия в еврейской постели. Так сказать - наука о введении, и это мы опустим.
- Ничего не опускать! - нервничает референтша.
- Не будем, так не будем. Воля твоя. - Я - невольник.
И вот я сижу и проповедую тупице, что смертью умрет каждый, кто выплеснет шлихту всуе.
- Ха-ха-ха-ха-хуй! - залилась референтша. - Был прецедент в Шабасе?
- А как же! - отвечаю. - Онан! Первый зек.
- Дальше!
- И если еврей бросит на женщину вагинальный взгляд, то у них родятся чада со свирепыми ряшками! Раз!
А если еврейская женщина спуталась с начальством в неурочные дни, то у нее выпадут волосы и матка, и чресла, и истребится имя ее в народе, и это мерзость для Господа!!! Два!
Вижу, тунисайка влетела в паранойю и вспотела. Почти не дышит - так ее мудохают сомнения.
Это не книжка – записи из личного дневника. Точнее только те, у которых стоит пометка «Рим». То есть они написаны в Риме и чаще всего они о Риме. На протяжении лет эти заметки о погоде, бытовые сценки, цитаты из трудов, с которыми я провожу время, были доступны только моим друзьям онлайн. Но благодаря их вниманию, увидела свет книга «Моя Италия». Так я решила издать и эти тексты: быть может, кому-то покажется занятным побывать «за кулисами» бестселлера.
Роман «Post Scriptum», это два параллельно идущих повествования. Французский телеоператор Вивьен Остфаллер, потерявший вкус к жизни из-за смерти жены, по заданию редакции, отправляется в Москву, 19 августа 1991 года, чтобы снять события, происходящие в Советском Союзе. Русский промышленник, Антон Андреевич Смыковский, осенью 1900 года, начинает свой долгий путь от успешного основателя завода фарфора, до сумасшедшего в лечебнице для бездомных. Теряя семью, лучшего друга, нажитое состояние и даже собственное имя. Что может их объединять? И какую тайну откроют читатели вместе с Вивьеном на последних страницах романа. Роман написан в соавторстве французского и русского писателей, Марианны Рябман и Жоффруа Вирио.
Об Алексее Константиновиче Толстом написано немало. И если современные ему критики были довольно скупы, то позже историки писали о нем много и интересно. В этот фонд небольшая книга Натальи Колосовой вносит свой вклад. Книгу можно назвать научно-популярной не только потому, что она популярно излагает уже добытые готовые научные истины, но и потому, что сама такие истины открывает, рассматривает мировоззренческие основы, на которых вырастает творчество писателя. И еще одно: книга вводит в широкий научный оборот новые сведения.
«Кто лучше знает тебя: приложение в смартфоне или ты сама?» Анна так сильно сомневается в себе, а заодно и в своем бойфренде — хотя тот уже решился сделать ей предложение! — что предпочитает переложить ответственность за свою жизнь на электронную сваху «Кисмет», обещающую подбор идеальной пары. И с этого момента все идет наперекосяк…
Кабачек О.Л. «Топос и хронос бессознательного: новые открытия». Научно-популярное издание. Продолжение книги «Топос и хронос бессознательного: междисциплинарное исследование». Книга об искусстве и о бессознательном: одно изучается через другое. По-новому описана структура бессознательного и его феномены. Издание будет интересно психологам, психотерапевтам, психиатрам, филологам и всем, интересующимся проблемами бессознательного и художественной литературой. Автор – кандидат психологических наук, лауреат международных литературных конкурсов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.