Гоголь и географическое воображение романтизма - [4]
Другой подход к географической теме Гоголя был осуществлен с точки зрения географии как научной дисциплины и области знания. Такой подход подразумевал отличие художественного и географического дискурсов, на основе которого фрагменты географической науки могли быть выявлены в тексте литературы. Впервые такой подход применил Семенов-Тян-Шанский, который отметил, что Гоголь, как впоследствии и А. П. Чехов, «необычайно живо и высокохудожественно» отразил в описании степи в «Тарасе Бульбе» и в образе пространства России в финале первого тома «Мертвых душ» «природу и быт обитателей великой Восточно-Европейской равнины», а также прекрасно «чувствовал» «другой географический пейзаж родины – могучие ее реки»[30]. Тем не менее Семенов-Тян-Шанский считал, что главная заслуга Гоголя перед географией заключается в его географических идеях, нашедших выражение в статье «Мысли о географии» и опередивших свой век.
Более конкретное рассмотрение следов географии в художественной прозе Гоголя было продолжено географом С. Н. Киселевым, опубликовавшим источниковедческую работу о статье Гоголя[31] и поместившим на сайте «Русской линии» материалы из своей книги «Гоголь и география»[32]. По сведениям, полученным от самого автора, исследование в законченном виде не было опубликовано. Тем не менее опыт Киселева в разработке вопроса о взаимодействии литературы и географии представляется нам полезным для собственного методологического самоопределения. Инструментом в раскрытии географических аспектов творчества Гоголя у Киселева стало понятие географизма, которое «подразумевает отражение географического знания в литературе на бытийном, научном и геософском уровнях в его пассивной и активной формах»[33]. Бытийный уровень предполагает бытовое использование географического словаря, не зависящее от специального знания, в то время как научный и философский уровни – это «конкретные научные знания о топографии и хорологии, географических явлениях и процессах, взаимодействии природы и общества, экологические представления» и «наличие определенной системы восприятия географической действительности»[34]. Метод Киселева характеризует установка на то, что «изучение географизма литературы отличается от исследования художественного пространства, литературного пейзажа и природоописаний». Последнее предполагает «выяснение изобразительных художественных средств писателя, определение его эстетических взглядов», а географизм направлен на вычленение «„экспорта“ географических знаний», который «велик, но не явен», и нуждается в совместных усилиях географов и литературоведов[35]. В динамике гоголевского пейзажа в отношении географии Киселев намечает следующие моменты: 1) условный пейзаж в юношеской поэме «Ганц Кюхельгартен»; 2) мифопоэтический пейзаж с элементами «книжности» в «Вечерах на хуторе близ Диканьки»; 3) насыщенный географическими научными сведениями пейзаж степи в «Тарасе Бульбе»; и 4) геософские природоописания в «Мертвых душах», отражающие, согласно Киселеву, географический детерминизм «Идей…» Гердера, важных для Гоголя с первой публикации «Мыслей о географии»[36]. Все выделенные Киселевым этапы в развитии гоголевского пейзажа нуждаются в серьезной коррекции, однако дискуссию о подходах к географии Гоголя я начну с концепции, объясняющей географическую тему Гоголя общим романтическим мировоззрением и мироощущением.
Полемика с существующими подходами
На самом деле, темы, которые Гоголь затрагивает в статье о географии, созвучны его романтической картине мира и историософской концепции в целом. Так, отмечалось, что в статьях «О преподавании всеобщей истории» и «Несколько мыслей о преподавании детям географии», на основе которой появилась историческая статья, при определении задач преподавания двух наук используются одни и те же формулировки. О плане преподавания географии говорится: «В первом классе должен быть наброшен весь эскиз мира; все части земного шара должны составить одно целое, одну прекрасную поэму, в которой выразилась идея Великого Творца»
«Вечный изгнанник», «самый знаменитый тунеядец», «поэт без пьедестала» — за 25 лет после смерти Бродского о нем и его творчестве сказано так много, что и добавить нечего. И вот — появление такой «тарантиновской» книжки, написанной автором следующего поколения. Новая книга Вадима Месяца «Дядя Джо. Роман с Бродским» раскрывает неизвестные страницы из жизни Нобелевского лауреата, намекает на то, что реальность могла быть совершенно иной. Несмотря на авантюрность и даже фантастичность сюжета, роман — автобиографичен.
История всемирной литературы — многотомное издание, подготовленное Институтом мировой литературы им. А. М. Горького и рассматривающее развитие литератур народов мира с эпохи древности до начала XX века. Том V посвящен литературе XVIII в.
Опираясь на идеи структурализма и русской формальной школы, автор анализирует классическую фантастическую литературу от сказок Перро и первых европейских адаптаций «Тысячи и одной ночи» до новелл Гофмана и Эдгара По (не затрагивая т. наз. орудийное чудесное, т. е. научную фантастику) и выводит в итоге сущностную характеристику фантастики как жанра: «…она представляет собой квинтэссенцию всякой литературы, ибо в ней свойственное всей литературе оспаривание границы между реальным и ирреальным происходит совершенно эксплицитно и оказывается в центре внимания».
Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР (Главлит СССР). С выходом в свет настоящего Перечня утрачивает силу «Перечень сведений, запрещенных к опубликованию в районных, городских, многотиражных газетах, передачах по радио и телевидении» 1977 года.
Эта книга – вторая часть двухтомника, посвященного русской литературе двадцатого века. Каждая глава – страница истории глазами писателей и поэтов, ставших свидетелями главных событий эпохи, в которой им довелось жить и творить. Во второй том вошли лекции о произведениях таких выдающихся личностей, как Пикуль, Булгаков, Шаламов, Искандер, Айтматов, Евтушенко и другие. Дмитрий Быков будто возвращает нас в тот год, в котором была создана та или иная книга. Книга создана по мотивам популярной программы «Сто лекций с Дмитрием Быковым».
Что отличает обычную историю от бестселлера? Автор этой книги и курсов для писателей Марта Олдерсон нашла инструменты для настройки художественных произведений. Именно им посвящена эта книга. Используя их, вы сможете создать запоминающуюся историю.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.