«Годзилла» - [7]

— А я, пожалуй, отведаю и армейского пайка, — сказал Дудалевич, доев свою ссобойку.

— Фу, как можно есть эту похлёбку, — по-девичьи возмутился Какодреко и надул розовые щёчки.

Мы ели копчёную колбасу с батоном и запивали это дело апельсиновым соком, делясь первыми впечатлениями.

— Как я вынесу тут целых полтора года? — вздыхал Ванный, крепкий, взбитый парень, жадно вгрызаясь в бутерброд.

Относя подносы к отстойнику, нас уже поджидали солдаты, заступившие в наряд по столовой.

— Слышь, братан, угости сигареткой, — обратился ко мне парень с замученным от недосыпания бледным лицом.

Я достал пачку и протянул ему.

— Я пять возьму, — сказал он и наглой грязной рукой вытянул пол пачки.

Я поставил поднос и направился к выходу.

— О, земеля, сигаркой не угостишь, совсем курить нечего, — обратился к кому-то за моей спиной тот же голос.

Возвращаясь в роту, мы сели с сержантом Чухревич в курилке. Как приятно было затянуться первой за эти часы сигаретой. На улице было сыро, я сидел на лавке в этой нелепой форме и с грустью посматривал по сторонам.

— Не хер этим «слонам» третьего периода сигары раздавать в столовой, вы их вообще экономить должны, ща придут ваши сержанты, а у вас папирос нет, прячьте их подальше, а лучше вообще остальным говорите, что не курите.

Мы помалкивали, не особо вникая в армейский быт и традиции.

«Хопіць раскісаць. Мяне нішто не змусіць перамяніцца. Ніякія абставіны. I яшчэ, трэба сабе паабяцаць, з гэтай хвіліны і да апошняга думаць па-беларуску. Няхай гэта будзе маёй падтрымкай, кропля святла ва ўсім гэтым чадзе, каб канчаткова не звар’яцець, застацца чалавекам, мужным і стрыманым, бязлітасным і дзёрскім. Нават у самых складаных абставінах», — подумал я и решил придерживаться этого правила и впредь.

***

В роте нас встретили только прибывшие с учений сержанты батальона охраны. За нашим взводом закрепили сержанта Шмелёва, невысокого парня, весьма смахивающего на шимпанзе и младшего сержанта Кесарчука, высокого подтянутого юношу со шрамом на правой щеке. После того, как остальных ребят прибывших ночью из Гродно, Бреста и Могилева экипировали в форму и расформировали по взводам и отделениям, наш первый взвод завели в линейку и рассадили за парты. Я сел в самом конце вместе с Дудалевичем.

— Ну, что, пацантрэ, поздравляю вас с прибытием в ряды нашей доблестной части и отвечаю, что попали вы в полную жопу. Меня зовут Влад Шмелёв, можно просто Шмель, а это Кесарь, — ткнул локтём Кесарчука Шмель, так что у того враз побагровела полоска тонкого шрама. — На время карантина мы будем тут за вами присматривать, так что слушайте и держитесь нас, потому что за любой ваш «слонячий» косяк по шапке получать будем мы, но потом, когда вас рассуют по ротам, с вас спросят. Так что ну его на хуй косячить в эти первые дни.

Шмель важно подтянул к себе с края стола гору наших личных дел.

— Так, ну а сейчас познакомимся, — сказал он. — Кто тут у нас. Шынковский?

— Это я, — ответил паренёк, с которым мы вместе прибыли из районного военкомата.

— Э, подорви очèло! — скривил рожу Шмель.

Шынковский встал.

— Когда называют фамилию, надо вставать и говорить «я», если в помещение заходят «шакалы» — такая же история, прапор ещё ладно; будите тупить — не покурите, будите выёбываться — не покурите, сходите в чифан. Запомните, здесь за одного страдают все. Мне лично по хуй, кто там кем был на гражданке, да хоть мастер спорта по каратэ, теперь вы все солдаты первого периода — «слоны» значит. Кесарь — «фазан», ему можно, например, курить и не спрашиваться у меня разрешения, он второй период, я уже «дед», т.е. третий, мне вообще везде зелёный свет. Так что в ваших же интересах сразу сечь фишку и вникать, что да как. Тут мамки нет, девку за сиську не подержите, друзья не помогут. Первые полгода вы вообще умирать должны.

Такие откровения сгущали краски, понятия смешили, а сама ситуация рождала в мыслях протест и негодование.

— Марик?

— Я! — быстро вскочил коренастый парнишка.

— Откуда сам?

— Из Гродно.

— О, земеля! Ты с какого района?

— Фолюша.

— А Ножика знаешь?

— Нет, не слыхал…

— Садись. Иванов?

— Я, — встал невысокий смуглый парень.

— Город?

— Гродно.

— Что-то в этом году много гродненских, — обратился Шмель к Кесарчуку. — Чем на граждане занимался?

— Работал на шиномонтаже.

— Баб много отодрал перед армейкой?

— Ну так, — почесал затылок Иванов.

— А я троих сделал в отпуске, прикинь — двух за ночь и одной на клык накидал, — сказал всё тому же Кесарчуку гоповидный Шмель.

— Ка-ко, ку-ка, что? — недовольно произнёс сержант.

— Какадреко, это я, — встал розовощёкий паренёк.

— Буду звать тебя Какодридзе, сука ну и фамилия.

— Почему Какодридзе? — возмутился «поросёнок».

— Потому что фамилия грузинская! Ебало закрыл и сел на место.

Какадреко расстроенно присел.

— Ванный?

— Я, — встал здоровяк.

— Откуда?

— Гомель.

— Оно и видно, Чернобыль прошёлся, восемнадцать лет, а выглядит на тридцать.

— Не смешно, товарищ сержант.

— Слышь, «слон», тебе говорили, что лучше не рамсить? — тут же встрял Кесарчук.

— Да ладно, Серёга, пусть пыжит, один косяк и всем взводом не покурят, посмотрим, как потом заговорит.

— Я не курю, — безразлично сказал Ванный.