Годы в седле - [15]

Эвакуированное из Новой Бухары и со станции Каган население возвращалось назад. Там были восстановлены Советы, начали работать большевистские партийные организации. Постепенно налаживались экономические связи Бухарского ханства с Советским Туркестаном.

Бухарская экспедиция, или, как ее иногда называют, «поход Колесова», была несомненной ошибкой правительства Советского Туркестана и лично председателя Совнаркома. В условиях, когда классовая сознательность и политическая активность народных масс Бухары были еще недостаточными для вооруженного восстания против монархической тирании, следовало критически отнестись к просьбе младобухарцев о военной поддержке.

Полную ясность в этот вопрос внес В. И. Ленин. На VIII съезде РКП(б) он сказал: «Что же мы можем сделать по отношению к таким народам, как киргизы, узбеки,  таджики, туркмены, которые до сих пор народятся под влиянием своих мулл?.. Можем ли мы подойти к этим народам и сказать: «Мы скинем ваших эксплуататоров»? Мы этого сделать не можем, потому что они всецело в подчинении у своих мулл. Тут надо дождаться развития данной нации, дифференциации пролетариата от буржуазных элементов, которое неизбежно».

К сожалению, в начале 1918 года далеко не все туркестанские большевики правильно понимали лозунги партии о самоопределении наций. Это подчас приводило к серьезным осложнениям.

На проходившем с 20 апреля по 1 мая 1918 года V съезде Советов Туркестана большинство одобрило решение Совнаркома о поддержке младобухарцев. Лишь наиболее политически зрелые делегаты-большевики, в частности П. А. Кобозев и П. Г. Полторацкий, оценили «поход Колесова» как ошибку. Кстати, и сам Ф. И. Колесов заявил тогда, что Совнарком, предприняв поход, допустил промах «вследствие недостаточной выясненности бухарского вопроса и положения в самой Бухаре».

Но при всем этом поход имел и некоторые положительные результаты. Эмир и его окружение убедились в силе Советской власти. Алимхан вынужден был также ограничить численность своих войск. Все это на продолжительное время отодвинуло угрозу нового вооруженного выступления Бухарского ханства против Советского Туркестана.  

Наша сотня

1

Через некоторое время после возвращения из-под Старой Бухары меня вызвали в обком. В кабинете Чечевичкина, которого совсем недавно избрали председателем большевистской организации области, — полно людей. Он глазами указал на стул у стены. Я сел, начал слушать.

На повестке дня — вопрос о формировании регулярных воинских частей. Докладывал В. С. Гуща. Он уже не командир красногвардейского отряда, а облвоенком. Василий Степанович отмечал огромную роль конницы в условиях Туркестана.

— Именно она была главной силой в руках наших врагов. А теперь и мы можем резко увеличить численность наших кавалерийских подразделений. Ведь коней отбито много у казаков и «автономистов».

Гуща предложил немедленно создать в Самарканде и Катта-Кургане сотни, а в Ура-Тюбе, Ходженте и Джизаке — команды разведчиков.

— Загвоздка теперь в людях, — продолжал Василий Степанович. — У нас почти совсем нет хорошо обученных наездников.

— Это не есть верно! — возразил кадыкастый седоватый мужчина в потрепанной серо-голубой шинели.

Чечевичкин попросил уточнить:

— Что неверно, товарищ Секей?

Тот встал и, взглянув на Гущу поверх сползших на кончик носа очков, повторил:

— Это не есть верно, что нет добрых гусар.

Йожеф Секей — руководитель венгерской секции при самаркандской организации Туркестанской компартии иностранных рабочих и крестьян. На совещании  присутствовали также его ближайшие соратники — Бела Мадьяр, коренастый крепыш во френче, и Эммануил Шпитцер, высокий красивый брюнет в штатском костюме.

Секей, безбожно коверкая русские слова, сообщил, что многие бывшие военнопленные, как коммунисты, так и беспартийные, хотят вступить в Красную Армию. Бюро уже рекомендовало военкомату десятки хороших кавалеристов, заслуживающих полного доверия. Но товарищ Гуща почему-то тянет с их оформлением.

Кончив говорить, Секей пригладил ладонью рыжеватые с проседью усы и тяжело опустился на стул.

— Не во мне дело, — обернулся к нему Гуща. — Мы было стали принимать в нашу армию бывших военнопленных. Но в Ташкенте подняли галдеж левые эсеры: международным, мол, правом это запрещено. Пришлось специально командировать человека в ЦИК Туркестана. Сегодня-завтра он вернется...

— А по-моему, — прервал Гущу Чечевичкин, — вопрос совершенно ясен. У нас, у рабочих, свой закон: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» В Красную Армию открыта дорога для трудящихся любой национальности. А левые эсеры пусть себе вопят. Мы живем на Востоке, где в ходу мудрая пословица: «Собака лает, а караван идет». Думаю, облвоенкомат исправит свою ошибку. Вы, товарищ Секей, так и передайте своим добровольцам. Кстати, нам нужны не только конники, а и стрелки, пулеметчики, артиллеристы.

Венгры ушли довольные. Совещание продолжалось. Выступили председатель облисполкома М. Я. Смирнов, военрук облвоенкомата П. И. Щетинин, представители городских и сельских районов. Прикидывали, где и какое можно раздобыть оружие, сколько человек направить в Красную Армию. После этого Чечевичкин неожиданно назвал мою фамилию. Я вскочил со стула. Чечевичкин улыбнулся, потом как-то торжественно обратился ко мне: