Годы оккупации - [21]
На торфяниках, где я затеял выемку торфа, поскольку маловероятно, чтобы нам выдали на зиму уголь. Трудоемкая работа. Единственным орудием служит торфяной заступ — длинное широкое лезвие в форме лопаточки для торта с рукояткой, как у заступа. С его помощью режут торф, причем сперва вырезают длин-
ные полосы, из которых затем нарезают кирпичики. Один человек стоит в яме и срезает стенку, которая напоминает черную губку. Время от времени он затачивает заступ на точильном камне. Он подает заступом срезанные куски двум другим работникам, как пекарь горячие хлебы, вынутые из печи, а те складывают эти куски в кучи. Эта работа называется «шпекование» (speken), кучи шпекуются в восемь слоев и через несколько недель перекладываются уже в двенадцать слоев. При этом кирпичики из нижних слоев не только перекладываются наверх, но еще и переворачиваются другим боком кверху. В дождливые годы приходится и еще раз перебирать каждую горку; тогда их уже складывают по сто штук в форме улья, причем решетчатыми слоями, для того чтобы они пропускали ветер и солнце. Когда я принимаю участие в работе, то бываю вознагражден тем, что иногда мне попадается добыча — редкие торфяные жуки. Происхождение слова speken — неизвестно; полагаю, что оно связано со speichern (складывать для хранения).
При этом занятии заглядываешь в самые сокровенные глубины торфяника. Его волокнистое нутро темно, до отказа пропитано водой и тяжело как свинец. Вид его дает представление о том, какие громадные запасы воды связывают торфяные болота, и о той опасности либо высыхания, либо наводнения, которая грозит нам, если мы нарушим природные свойства этих родниковых почв.
Работая на торфяниках, ты больше удаляешься от жилья, труд здесь таинственнее, чем на поле. Чаще можно видеть именно стариков, в одиночестве перекладывающих торфяные кучи. Там есть свои особые тайны. Торфяные болота относятся к числу великих мировых архивов. По своему богатству торфяники сопоставимы с царскими гробницами; это одна из причин, почему они оказываются под угрозой во времена оскудения. Они подвергаются потребительскому расхищению ради простого достижения ускоренного оборота, который людям с мышлением поденки представляется богатством. Уже надвигаются машины, экскаваторы и узкоколейки. Здесь лучше была бы особая обработка поверхности, при которой она покрывается зелеными лугами.
А вот старик-крестьянин сказал мне как-то: «Торфяник должен оставаться торфяником», мудро выразив порядок вещей в одной краткой формуле. Это лежит за пределами всяческой теории, и в первую очередь теории экономической.
Вот уже и бузина за окном моего кабинета начала расцветать белыми блюдцами соцветий. Матушка клала эти ароматные кругляшки в тесто и пекла с ними сладкие пироги; получалось нечто божественно благоуханное.
Из моего окна взору открывается прекрасный вид на сплошные поля, деревья и крестьянские дома; можно представить себе, что он не менялся на протяжении веков. Трансформаторная будка на заднем плане не мешает; по форме она напоминает древнюю сторожевую башню.
Биографии. На первый взгляд текст доступен всякому, как открытый для широкой публики королевский сад. Хотя в нем встречаются деревья, растения и мифологические фигуры, имена которых знакомы лишь образованному человеку, но их формы доставляют радость всем, включая даже самых простых людей. Затем там есть ротонды, крытые аллеи, галереи, с которыми для узкого круга связаны воспоминания о давно отшумевших празднествах, их огни отгорели и мелодии отзвучали. А среди этих людей опять-таки найдется два-три человека, которым понятны намеки и образы, спрятанные в укромных уголках. И может статься, автор вырезал где-то себе на память тайные руны, которые среди живой материи чудесным образом прирастают особенным смыслом, недоступным никому постороннему. В этом заключается ирония и утверждение неотъемлемого права собственности, что, однако, не умаляет, а напротив, лишь повышает ценность написанного для других людей.
И наконец, есть в этом саду флора мантических фраз, которые раскроются лишь со временем, когда оно подкрепит их фактами. Их сокровенный смысл не был ясен и самому автору; они доказывают, что он докопался почти до корней. Они попадаются во всякой хорошей книге, доказывая ее жизненность, делая ее неподвластной времени.
В углу кладбища вновь вспыхнули огненные лилии. Они делают зримой прохладность тени, словно зажглась свеча.
Предгрозовая духота. В саду в дуплистом пне старой акации живет муравьиный народец. Сегодня у них была свадьба; все племя высыпало наверх и закишело черными точками, среди них, в переливчатых праздничных мантиях, самцы и самка. Это зрелище, когда они в вихре напряженного волнения прощались со своими темными братьями, прежде чем взлететь на светлых крылах в небо, было больше, нежели праздник любви — это было священное празднество.
Эта книга при ее первом появлении в 1951 году была понята как программный труд революционного консерватизма, или также как «сборник для духовно-политических партизан». Наряду с рабочим и неизвестным солдатом Юнгер представил тут третий модельный вид, партизана, который в отличие от обоих других принадлежит к «здесь и сейчас». Лес — это место сопротивления, где новые формы свободы используются против новых форм власти. Под понятием «ушедшего в лес», «партизана» Юнгер принимает старое исландское слово, означавшее человека, объявленного вне закона, который демонстрирует свою волю для самоутверждения своими силами: «Это считалось честным и это так еще сегодня, вопреки всем банальностям».
«Стеклянные пчелы» (1957) – пожалуй, самый необычный роман Юнгера, написанный на стыке жанров утопии и антиутопии. Общество технологического прогресса и торжество искусственного интеллекта, роботы, заменяющие человека на производстве, развитие виртуальной реальности и комфортное существование. За это «благополучие» людям приходится платить одиночеством и утратой личной свободы и неподконтрольности. Таков мир, в котором живет герой романа – отставной ротмистр Рихард, пытающийся получить работу на фабрике по производству наделенных интеллектом роботов-лилипутов некоего Дзаппарони – изощренного любителя экспериментов, желающего превзойти главного творца – природу. Быть может, человечество сбилось с пути и совершенство технологий лишь кажущееся благо?
Из предисловия Э. Юнгера к 1-му изданию «В стальных грозах»: «Цель этой книги – дать читателю точную картину тех переживаний, которые пехотинец – стрелок и командир – испытывает, находясь в знаменитом полку, и тех мыслей, которые при этом посещают его. Книга возникла из дневниковых записей, отлитых в форме воспоминаний. Я старался записывать непосредственные впечатления, ибо заметил, как быстро они стираются в памяти, по прошествии нескольких дней, принимая уже совершенно иную окраску. Я потратил немало сил, чтобы исписать пачку записных книжек… и не жалею об этом.
Первый перевод на русский язык дневника 1939—1940 годов «Сады и дороги» немецкого писателя и философа Эрнста Юнгера (1895—1998). Этой книгой открывается секстет его дневников времен Второй мировой войны под общим названием «Излучения» («Strahlungen»). Вышедший в 1942 году, в один год с немецким изданием, французский перевод «Садов и дорог» во многом определил европейскую славу Юнгера как одного из самых выдающихся стилистов XX века.
Дневниковые записи 1939–1940 годов, собранные их автором – немецким писателем и философом Эрнстом Юнгером (1895–1998) – в книгу «Сады и дороги», открывают секстет его дневников времен Второй мировой войны, известный под общим названием «Излучения» («Strahlungen»). Французский перевод «Садов и дорог», вышедший в 1942 году, в один год с немецким изданием, во многом определил европейскую славу Юнгера как одного из выдающихся стилистов XX века. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.