Годы молодости - [68]
Скоро поезд тронулся, и новые пассажиры уселись молча, с надутым видом. Через несколько минут один из них заметил:
— Купе курящее.
— Да, и весь вагон тоже, — сказал другой.
— Ну, что ж, покурим, — и вытащили каждый по громадной сигаре.
Через несколько минут все купе было полно вонючим удушливым сигарным дымом. Александр Иванович открыл окно.
— У меня ревматизм, — произнес старик, сидящий ближе к окну. — Потрудитесь закрыть окно.
— Да, но вы видите, что мы едем с маленьким ребенком…
— Зачем же вы сели в курящее купе, раз едете с ребенком?
Второй старик вышел в коридор и крикнул:
— Кондуктор, закройте окно.
Вошел кондуктор и обратился к Куприну:
— Господин, открывать окна можно только с одной стороны. Эта сторона подветренная, и если другие пассажиры заявляют претензии, окно следует закрыть.
— Хорошо, — спокойно ответил Александр Иванович. Но я увидела, что он побледнел, слегка опустил голову и, прищурившись, посматривал на стариков.
Мы подъезжали к Гатчине, где поезд стоял десять минут.
— Я выйду пройтись, Маша, — сказал мне Александр Иванович. Он скоро вернулся. В руках у него был сверток.
Поезд тронулся. Старики продолжали молча курить сигары. Когда поезд развил скорость, Александр Иванович сказал:
— Маша, выйти с Лидочкой в коридор.
«Он что-то задумал», — подумал я.
Дверь в купе оставалась открытой, и я видела, как Куприн застелил газетой преддиванный столик. Потом он размахнулся и чем-то твердым ударил по окну. Зазвенели осколки. Александр Иванович старательно вышибал стекла наружу вдоль рамы. Старики в негодовании вскочили:
— Что вы делаете?
— Выбиваю стекло.
— Кондуктор, кондуктор! — бросился на поиски один из стариков.
Когда он вернулся с кондуктором, Александр Иванович слегка поклонился:
— Благодарю, что вы привели кондуктора убрать стекло.
— Протокол, протокол надо, — шипел старик.
— Господин, стекла бить не полагается, вы за это ответите, — заговорил кондуктор.
Александр Иванович вынул бумажник и, указывая на висевшие на стене правила, сказал:
— За разбитое стекло полагается штраф пять рублей. Вот десять, другие пять отдайте за уборку.
Когда возня со стеклом кончилась, Александр Иванович обратился к утратившим от изумления дар речи пассажирам:
— Теперь продолжайте курить ваши вонючие гаваны. Ветром все выдует. А ты, Маша, укладывай Лидочку спать, только укрой ее, чтобы не дуло на нее из окна.
Года два спустя мы обедали у родителей Федора Дмитриевича Батюшкова. Отец его был старый сановник, последние годы занимавший должность почетного опекуна ведомства императрицы Марии Федоровны. Должность эта была основана еще при Екатерине, и Александр Иванович вычитал в каком-то историческом справочнике, что почетный опекун в качестве особы одного из первых двух классов имел право не только посещать институты, но и тюрьмы, пробовать там пищу и освобождать невинно заключенных. При первом же знакомстве со стариком Дмитрием Николаевичем Куприн спросил, правда ли ему присвоены такие функции в качестве почетного опекуна. Тот, не уловив юмора, с полной серьезностью ответил, что да, такие привилегии он действительно имел, но ему не приходилось ими пользоваться.
К самому обеду в гостиную вошел представительный пожилой господин. Лицо его мне что-то напоминало.
— Вот наш известный писатель Александр Иванович Куприн, с которым ты так хотел познакомиться, — произнес Федор Дмитриевич. — А это наш старый друг дядя Петя, Петр Иванович, сенатор Тавелдаров.
— Кажется, мы с вами уже немного знакомы, — сказал Куприн. — Два года назад мы с таким удовольствием ехали из Петербурга в Лугу в курящем вагоне.
— Какое приятное совпадение, — обрадованно сказал Федор Дмитриевич.
Когда мы обсуждали, что брать с собой на дачу, в Малые Изеры, Александр Иванович сказал:
— Ни в коем случае, Маша, не бери с собой книг, ни русских, ни иностранных. Ты ведь знаешь несчастное свойство моей памяти, в которой часто застревают отдельные прочитанные фразы, причем я совершенно забываю, откуда они появились в моей голове.
— Может, мы все-таки возьмем с собой каких-нибудь иностранных авторов?
— Хорошо, но ни в коем случае никого из французов — ни Мопассана, ни Флобера, ни Бальзака.
— Но нельзя же не иметь ни одной книги. А что ты скажешь об английских авторах, о Диккенсе, например?
— Диккенс? Я его совсем не знаю.
— Ну что-нибудь-то Диккенса читал, наверное?
— Нет, не помню. Не знаю почему, у меня сложилось впечатление, что все английские писатели невероятно скучны. К тому же ни в библиотеке корпуса, ни в юнкерском училище этого автора не было, также и в полковой библиотеке он не встречался.
— Тогда я возьму с собой Диккенса.
Помещение на даче было довольно большое, и Александр Иванович выбрал себе отдельную комнату с окном на север, чтобы солнце не мешало работать. Он разбил клумбу, поставил для детей качели, укрепил гамак.
— Ну что же, начну, по обыкновению, с рассказа, а потом перейду к повести.
Работал Александр Иванович с утра до двух часов. В два часа был обед. Однажды после обеда Александр Иванович сказал мне:
— Покажи-ка мне своего Диккенса. Что бы нам вслух почитать?
Я дала ему «Пиквикский клуб». Александр Иванович увлекся сразу. Нравились ему рассуждения мистера Пиквика и особенно его изречение о том, что до сих пор души кучеров еще не исследованы.
Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.
В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.
Литературный портрет знаменитого норвежского писателя Юхана Боргена с точки зрения советского писателя.
Перед вами дневники и воспоминания Нины Васильевны Соболевой — представительницы первого поколения советской интеллигенции. Под протокольно-анкетным названием "Год рождение тысяча девятьсот двадцать третий" скрывается огромный пласт жизни миллионов обычных советских людей. Полные радостных надежд довоенные школьные годы в Ленинграде, страшный блокадный год, небольшая передышка от голода и обстрелов в эвакуации и — арест как жены "врага народа". Одиночка в тюрьме НКВД, унижения, издевательства, лагеря — всё это автор и ее муж прошли параллельно, долго ничего не зная друг о друге и встретившись только через два десятка лет.
В сборник вошли наиболее значительные и достоверные воспоминания о великом русском писателе А. С. Грибоедове: С. Бегичева, П. Вяземского, А. Бестужева, В. Кюхельбекера, П. Каратыгина, рассказы друзей Грибоедова, собранные Д. Смирновым, и др.
В этой книге собраны воспоминания о Владимире Маяковском его друзей, знакомых, сверстников, современников. Разные это люди, их отзывы далеко не во всем совпадают, подчас разноречиво сталкиваются. Но из многих "мозаичных" деталей складывается портрет – большой и неповторимый. Мы начинаем полнее ощущать обстоятельства – жизненные и литературные, – в которых рождались стихи поэта. Как бы ни были подчас пристрастны рассказы и отзывы современников – их не заменишь ничем, это живые свидетельства очевидцев.