Годы молодости - [66]
Последние слова Александр Иванович произнес уже смеясь.
Куприн поправлялся, но все еще чувствовал сильную слабость. Ощущение это для него, всегда физически очень крепкого человека, было непривычно и раздражало. Каждый раз он спрашивал у доктора Жихарева, вернется ли к нему прежняя сила мускулов, выносливость, быстрота движений.
— Сразу это, конечно, не приходит, — отвечал Жихарев, — а вот для повышения тонуса я бы порекомендовал вам хорошо действующее средство — немного вина. Ваш организм, приученный к алкоголю, несомненно, в нем сейчас нуждается. Что же мы выберем из вин средней крепости? Такие, как коньяк, исключаются. Мадера, портвейн, херес…
— Ах, херес, — прервал его Александр Иванович, — я часто думал о нем, но пробовать его как-то не случалось. В ресторанах почему-то его никогда не оказывалось, возможно, потому, что я хотел только настоящий испанский амонтильядо — в память Эдгара По и его рассказа «Бочка амонтильядо».
— Не знаете ли вы, Степан Сергеевич, где достать этот самый амонтильядо? — спросила я.
— Очень просто. На Невском в Милютиных лавках вы достанете все, что угодно.
И в самом деле, на другой же день я достала небольшую оригинальной формы бутылку хереса с этикеткой на испанском языке и заграничной пломбой. Распечатали мы ее в присутствии Степана Сергеевича. Он распорядился подать черный кофе, небольшие рюмки и вместе с Александром Ивановичем принялся за дегустацию. Херес обоим очень понравился.
— Да, после первого живительного глотка я сразу же почувствовал себя бодрее. Многие врачи придерживаются того мнения, что вино вредно и пагубно действует на мозг. Однако если бы Эдгар По, Гофман и многие другие были трезвенниками и аскетами, то неизвестно, стали бы они писателями. Как вы считаете? — обратился Куприн к Жихареву.
— Определенно утверждать что-либо трудно. Я, во всяком случае, не берусь.
— Меня же лично интересует вот какой вопрос, — продолжал Александр Иванович. — Если писатель вообще привык к постоянному употреблению вина и потом вдруг лишит себя вина, то, слышал я, он перестает писать. Я очень боюсь этого. А вот Маша считает, что я пью слишком много, и сердится на меня.
Ну, что же, Машенька, я на все готов для тебя, — заговорил он с лукавым блеском в глазах. — Я совсем не стану пить, никуда не буду отлучаться из дому, а когда у меня не будет никаких новых впечатлений, я просто перестану быть писателем. Я хороший счетовод и после небольшой практики легко сумею стать бухгалтером. — Александр Иванович с довольным видом потер руки. — Знаешь, Маша, я буду таким исполнительным, честным бухгалтером вроде «брудеров»[15] Ольги Францевны, которых я как-то видел у нее. Я буду приходить всегда вовремя домой, снимать свой сюртучок, в котором я хожу в банк, аккуратно вешать его в шкаф и надевать другой — старенький, домашний. Потом за обедом я буду рассказывать тебе о моих сослуживцах и о том, что начальство мною довольно и к рождеству я, наверно, получу наградные. Со временем исполнительностью, а также и лестью я вотрусь в доверие на бирже. Разумеется, сначала осторожно, понемногу, рискуя только мелкими суммами, а потом и крупнее. Лет через пятнадцать, разбогатев, я смогу стать акционером и членом правления банка. У тебя появятся туалеты, свой выезд, абонемент в опере. Ты наймешь квартиру на Каменноостровском — бельэтаж в пятнадцать комнат (совсем как у твоего кузена А. А. Давыдова). Соответственно будет меняться и моя наружность. С годами я растолстею, облысею, и так как я невысокого роста, то стану очень похож на старого повытчика Кульчицкого. Да ты не смейся, Маша. Почему ты смеешься? Все это я предлагаю тебе совершенно серьезно. И наша дача тоже будет называться «Дружба» — «Добро пожаловать — посторонним лицам вход строго воспрещается». О писателях же я буду говорить, что это голоштанники и шантрапа. Хорошо, Маша, согласна? Ну, как, Степан Сергеевич, приветствуете такое превращение?
Глава XXVI
Выход первого сборника «Знание». — Премьера «Вишневого сада» в Москве. — Отъезд Куприна в Троицкий Посад. — «Мирное житие». — Возвращение Куприна в Петербург. — Рассказы «Корь» и «Жидовка».
В конце декабря Александр Иванович оправился от тифа и почувствовал новый прилив сил. Врачи утверждали, что в случае благополучного исхода болезни такой подъем вообще характерен для молодых людей.
Он был счастлив, что оказался свободным от всяких обязательств по отношению к журналу, и теперь у него было время для своей работы.
Первый сборник товарищества «Знание» вышел в начале января 1904 года. Там были помещены повесть Леонида Андреева «Жизнь Василия Фивейского», которая имела действительно большой успех, и поэма Горького «Человек». Многие знали ее наизусть, и можно было услышать даже от гимназистов седьмого класса: «Человек! Точно солнце рождается в груди моей, и в ярком свете его медленно шествует вперед! и — выше! трагически прекрасный Человек!»
Словом, сборник понравился, и вскоре готовилось его второе издание.
Узнав от Бунина, что 17 января в Художественном театре состоится премьера «Вишневого сада» Чехова, Александр Иванович спешно собрался в Москву.
В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.
Литературный портрет знаменитого норвежского писателя Юхана Боргена с точки зрения советского писателя.
Перед вами дневники и воспоминания Нины Васильевны Соболевой — представительницы первого поколения советской интеллигенции. Под протокольно-анкетным названием "Год рождение тысяча девятьсот двадцать третий" скрывается огромный пласт жизни миллионов обычных советских людей. Полные радостных надежд довоенные школьные годы в Ленинграде, страшный блокадный год, небольшая передышка от голода и обстрелов в эвакуации и — арест как жены "врага народа". Одиночка в тюрьме НКВД, унижения, издевательства, лагеря — всё это автор и ее муж прошли параллельно, долго ничего не зная друг о друге и встретившись только через два десятка лет.
Эта книга о Леопольде Антоновиче Сулержицком (1872–1916) — общественном и театральном деятеле, режиссере, который больше известен как помощник К. С. Станиславского по преподаванию и популяризации его системы. Он был близок с Л. Н. Толстым, А. П. Чеховым, М. Горьким, со многими актерами и деятелями театра.Не имеющий театрального образования, «Сулер», как его все называли, отдал свою жизнь театру, осуществляя находки Станиславского и соотнося их с возможностями актеров и каждого спектакля. Он один из организаторов и руководителей 1-й Студии Московского Художественного театра.Издание рассчитано на широкий круг читателей, интересующихся историей театра.
Автобиографический роман «Здравствуй, молодость!» о молодежи 1920-х годов.
Гэта кніга складаецца з артыкулаў "нефармальнага" кшталту, якія друкаваліся ў розных сродках масавай інфармацыі. У розны час гэтыя людзі працавалі ў нашай краіне ў якасці замежных дыпламатаў. Лёсы іх склаліся па-рознаму. Нехта працуе ў іншых дзяржавах. Нехта ўжо выйшаў на пенсію. Нехта вярнуўся ў Беларусь у новай якасці. Аднак усіх яднае адно — гэта сапраўдныя сябры Беларусі. На момант размовы з імі не ўсе ведалі беларускую мову дасканала і саромеліся на ёй размаўляць, таму пераважная большасць артыкулаў напісана на рускай мове, аднак тэндэнцыя вывучаць мову той краіны, у якой яны працуюць, не толькі дамінавала, але і стала абавязковым складнікам прафесійнага жыцця замежных дыпламатаў.
В сборник вошли наиболее значительные и достоверные воспоминания о великом русском писателе А. С. Грибоедове: С. Бегичева, П. Вяземского, А. Бестужева, В. Кюхельбекера, П. Каратыгина, рассказы друзей Грибоедова, собранные Д. Смирновым, и др.
В этой книге собраны воспоминания о Владимире Маяковском его друзей, знакомых, сверстников, современников. Разные это люди, их отзывы далеко не во всем совпадают, подчас разноречиво сталкиваются. Но из многих "мозаичных" деталей складывается портрет – большой и неповторимый. Мы начинаем полнее ощущать обстоятельства – жизненные и литературные, – в которых рождались стихи поэта. Как бы ни были подчас пристрастны рассказы и отзывы современников – их не заменишь ничем, это живые свидетельства очевидцев.