Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река - [34]

— Да ты что, специалист, что ли?

— Никакой не специалист, товарищ начальник.

— Где ты работал? Что делал до фронта?

— Крестьяне мы. Вся наша родня крестьянская. Всю жизню землю и пашем. А последние годы был я в колхозе конюхом. Эх, и до чего же и хорошие у нас кони были! Они мне что люди родные. Уж так-то я привязался к ним… — Каменков тяжело вздохнул и поглядел на свои широкие ладони в узловатых мозолях. — Но вы не сумневайтесь, товарищ начальник, солдат я старый, воевать мне привычно, я и в гражданскую еще воевал. Из винтовки стрелял, из пулемета и нагана малость пришлось. Вот из орудия не довелось. Чего не было, врать не стану.

— Эх, Каменков, Каменков!.. Слушаю я тебя, и будто бы в родную деревню попал. Вот она перед глазами стоит, и так душа заныла, аж слезы навертываются. Ты скажи мне по-нашенскому, по-мужицки, ты голодный?

— Да что вы, товарищ начальник, нас не обижают, что положено, все дают. Мне пайку дали. Свои сухари бабка, как уходил из дому, навязала. «Все, — говорит, — Кузьма, может быть на фронте». Чудная, право! Вот уже полгода таскаю эту «энзу»[8]. Бросить жалко. Хлебушко грех бросать.

— Полгода? Когда же тебя, Каменков, мобилизовали?

— В июле прошлого года.

— А где же ты до этого был?

— Где и не приходилось только… Под Брянском меня в последний раз ранило. — Он похлопал себя по правой ноге. — Как на собаке зажило. Из госпиталя меня к вам пригнали.

— Садись, товарищ Каменков, к столу.

Боец недоверчиво глядел на гостеприимного начальника.

— Так я сегодня уже колбасу ел, и чай нам давали. Я сытый вот, — провел он пальцем по горлу.

— Садись, земляк, пообедаем вместе.

Кузьма Ерофеевич после чарки водки и сытного обеда настроился излить наболевшую душу.

— И то, мил-человек, скажу, случается же так: живешь на свете божьем и все на авось надеешься. Родит мне баба девку, думаю: в другой раз парень будет. Некрасов еще писал об упрямом нашем мужицком характере: «Мужик что бык» — помните?

Вот и я заупрямился. Неужто мое мужское начало не пересилит? Помню, как-то родила она мне пятую не то шестую девку и говорит: «Може, и хватит, Ерофеевич, тебе этой глупостью увлекаться? Мне, поверь, все одно их рожать. Привыкла. Да куда девать будем? Не доведем до дела…» И мне бы, товарищ начальник, приостепениться, ее послушать, но к тем умным словам добавила она еще такие обидные: «Все одно у тебя парни не получаются…»

И взяла меня тут мужская гордость. «Такого, — говорю, — ты обо мне мнения? Поживем, поглядим. Рано ты меня со счетов сбрасываешь»… Ну и вроде азарт такой захватил, или дурь в голову шибанула. И начала она мне их выдавать: шестая, седьмая, восьмая, девятая…

— И все девки? — удивился Еж.

— Одни девки! Видно, черт попутал. Сосед у меня моих годов, Иван Твердохлебов, говорил мне: «Ты погляди, у меня тоже первые девки были, а стал шапку надевать, когда спать ложусь, и все исправилось». Эх, и шапка мне не помогла! Я раз даже в кожухе и валенках переспать умудрился, и все одно — девка. Вот уж кому какое счастье на роду написано…

— Да и не говори, — посочувствовал Еж, — раз уж так пошло, гнал бы до десяти…

Кузьма Ерофеевич почесал затылок.

— Послухай, что дальше приключилось. Пошутил сам дьявол надо мной. Жена мне как-то объявляет так ни с того ни с сего: «В положении я». А было это за год до войны. Начинаю категорически протестовать. «Долой, — говорю, — ее. Не производи на свет, и все. Не хочу на всю деревню страмиться». Принудил, освободилась она, привозят ее домой. Я к ней, а она в слезах горючих, родимая. «Наказал, — говорит, — бог нас, Кузьма. Десятый парень был». Вот оно, как случается. Как не повезет, то и не поедешь.

— Ну, Кузьма Ерофеевич, вижу я, хватил ты горя в жизни… Но куда же тебя служить определить?

— Как куда? На фронт я пришел, немца бить, на передовую. Ты не гляди, что у меня усы. Я еще телом не старый, силенки имеются.

— А что это там у тебя в мешке: золото, что ли? Чего ты сдавать его не хочешь?

— В мешке у меня, товарищ начальник, кое-что из трофеев. Бельишко старое, тряпки разные. Отошлю домой, девкам сгодятся.

— А может, тебя к лошадкам? По своей специальности будешь службу нести, — раздумывал Еж. — Постой, постой! Да ведь в нашем полку в трофейный взвод ездовые нужны. По годам в самый раз тебе. Вот так и порешим. Иди во взвод и передай командиру: «Прислал младший сержант Еж». Моя фамилия такая.

— Еж? — удивился усач, недоверчиво поглядывая на начальника.

— А чем тебе моя фамилия не нравится? Слыхал загадку: «Не портной, а всю жизнь с иголками ходит…»?

— Нет… Человек, видать, вы хороший, нашенский. Да фамилия у вас больно чудная.

— Фамилия колючая, папаша. Голой рукой не трогай…

— А я хотел повоевать еще малость, Но раз до так порешили — буду за лошадками ходить. Лошади тоже дело сурьезное, и к ним, что к людям, подход иметь надо.

Глава одиннадцатая

1

Едва выздоровев после тяжелого ранения, Евгений Жигуленко ушел от приютившего и лечившего его лесника вместе с тремя бойцами с заветной мыслью пробиться на восток, к своим войскам. Вел он группу одетый в командирское, обмундирование, в полном снаряжении. Он считал, что форма вселит и в бойцов полную уверенность, что они вернутся к своим. Один из них советовал ему переодеться в гражданское обмундирование и даже предлагал свои шаровары, ссылаясь; что у него есть другие.