Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река - [10]

Мильдер встал, направился навстречу. Не доходя несколько шагов, остановился и сдержанно улыбнулся.

— Здравствуйте, господин генерал, — бросил он на ломаном русском языке.

Сгорбленный старичок развернул браво плечи.

— Здравия желаю, ваше… — И он внезапно замялся, когда жесткая и сильная рука Мильдера сжала его вялую и дряблую руку.

Хозяин жестом пригласил его к столу и приказал адъютанту принести коньяку и закуски.

Старый русский генерал недоверчиво оглядывал маленькими мутновато-слезящимися глазами из-под взлохмаченных седых бровей немецкого генерала с гордо запрокинутой головой.

Пока они — один с недоверчивостью, а другой с чувством явного превосходства — осматривали молчаливо друг друга, стол был накрыт. Мильдер налил рюмки и, чокнувшись, кивнул головой.

— Ваше здоровье, славная русская гвардия…

Старик взял рюмку и, расплескав коньяк по столу, выпил молча. «Как у него дрожат руки, будто через них пропускают электрический ток», — отметил про себя Гель.

Рассматривая этого дряхлого и жалкого на вид старика, Мильдер почувствовал брезгливость и разочарование. Слишком большой чести он удостаивает того, кто, возможно, в первую мировую войну был врагом немецкой нации, а теперь, никому не нужный, доживает последние годы. Но чувство вежливости возобладало. Он снова слегка улыбнулся.

— Угощайтесь, господин генерал. Сегодня вы мой гость, — кивнул он на стол.

Старичок торопливо разгладил рукой ковыльные с подпалинкой усы и попытался расправить плечи, но они опять опустились.

— Мы ценим, коллега, старую русскую интеллигенцию. Вы рады, господин генерал, что наша армия пришла в Россию?

— Отжил я уж свое, — промямлил старик, — повоевал, было время. А сейчас мне не до войны.

— Мы пришли освободить русскую нацию. Не правда ли, вам тяжело жилось?

— Тяжело, — вздохнув, подтвердил старичок. — Но и эта война принесла нам много горя. Уже пролито напрасно столько крови! — У него заслезились глаза, и он часто заморгал белесыми ресницами. — Правнука моего два дня тому назад застрелили.

— Кто?

— Ваши солдаты.

Лицо Мильдера посуровело.

— Кто ваш правнук? Он стрелял в германских солдат? Старичок еще больше сгорбился и смахнул платком набежавшие слезы.

— Ему было четыре года.

— Обер-лейтенант Гель, — резко сказал Мильдер, — разберитесь, чьи это были солдаты. Я накажу их. Они были пьяны?

Старичок отрицательно покачал головой.

— Не надо скорбеть, господин генерал. Война не бывает без жертв. Вы тоже убивали, когда сражались. Мои солдаты уже многие пали смертью храбрых. Такова наша с вами профессия. Мы приносим смерть во имя жизни и счастья нашей нации. В России скоро война закончится. И потом мы наведем здесь порядок. Вы будете довольны.

— Я тоже много воевал, и мои солдаты убивали врагов, но они никогда не трогали детей. Убить беззащитного ребенка — это крайняя степень жестокости.

«Какое он имеет право судить нас, немцев, высшую арийскую расу, нашу доблестную армию, когда мы призваны самим богом установить новый порядок на земле? — подумал Мильдер. — Не генерал, а слезливая женщина. Или даже на лучшего представителя их нации — дворянина, генерала — подействовала большевистская пропаганда, которая подчеркивает на каждом шагу жестокость немецких войск? Надо сгладить тяжелое впечатление у этого старика. Он еще может быть нам полезен…»

Мильдер поднял бокал и, не чокаясь, выпил сам, предложив налить рюмку собеседнику. Но тот сидел, повесив голову, неподвижный и нахохлившийся, как большая усталая птица.

— Вы дворянин, господин генерал. Мы вернем ваши привилегии. У вас было, конечно, поместье? А большевики все отобрали и сделали вас нищим… Они держали вас в лагере в Сибири?

— Кто они?

— Большевики…

— Нет… Я попал в плен в первую мировую войну и был в лагере военнопленных у немцев. Три года, под Дюссельдорфом. В Сибири меня никто не держал.

— И вы решились вернуться назад, в большевистскую Россию? Разве вам было плохо в Германии? Мы, немцы, гуманно относимся к русским эмигрантам.

— Все было. Хорошего для себя у вас я не видел. Россия — моя родина.

— Странные вы, русские люди. Злопамятны. Давнюю обиду помните. А мы вот пришли к вам и протянули руку, хотим помочь…

— Слишком поздно нам возвращаться к старому. Теперь у нас общие цели и одна у всех родина — Россия.

«Что-то не слишком податлив этот старый сухарь. Не так-то просто найти с ним общий язык. Или набивает себе цену? А что, если попытаться сыграть в откровенность?» Мильдер тяжело вздохнул, встал, подошел и сел рядом с собеседником.

— У меня… — он наклонился и доверительно произнес вполголоса, — скажу, как солдат солдату… большая неприятность. Меня чуть не сняли с дивизии. Не выполнил приказ из-за этих партизан…

Старый русский генерал удивленно вскинул брови и поглядел недоверчиво.

— И вот, что бы вы сделали, господин генерал, — продолжал Мильдер, — будучи на моем месте, если бы к вам привели людей, которые подожгли бензозаправщики и тем самым сорвали выполнение боевой задачи дивизии?

Старый генерал чуть повел плечами.

— Мне трудно вам ответить. Но это же война. Будь со мной подобный случай, я бы отдал, наверно, приказ расстрелять виновников.