Годы испытаний. Книга 1. Честь - [35]

Саша учился средне. Зато рано появилась у него склонность к рисованию. И в это же время он начал писать стихи. Старший брат, Николай, нередко смеялся над ним:

— Ну, ты, Пушкин, пойдешь сегодня в кино?

Но когда Саша принес домой пионерскую газету со своими напечатанными стихами и получил первый гонорар — сорок два рубля, отношение к нему резко изменилось. Даже девушки-одноклассницы, которые подсмеивались раньше над его нелюдимостью, стали как-то многозначительно улыбаться при встрече. А он смущался, старался пройти мимо. Очень гордая девушка Инна, отличница их класса, на экзамене выручила его по алгебре, рискуя своей школьной репутацией. Тогда же разнесся по классу слух, что она влюблена в Сашку «по уши».

На выпускном вечере десятиклассников, разгоряченная танцами, едва переводя дыхание, она вытащила растерявшегося Миронова на улицу. «Мне нужно тебе сказать, Саша, очень важное…» У него в кармане лежала страничка со стихами, посвященными Инне; он, волнуясь, нащупывал ее рукой, но не решался отдать! «А вдруг Инна высмеет мое увлечение поэзией? Она остра на язык… Нет, лучше как-нибудь в другой раз».

В этот раз Саша провожал Инну домой. Они долго шли. Саше хотелось многое сказать девушке, но он не отыскал подходящих слов. С каким-то незнакомым до этого чувством слушал он торопливую скороговорку Инны, часто прерывавшуюся веселым смехом. Ей, видно, тоже было хорошо с ним. Шагая рядом с ней, он чувствовал себя счастливым впервые в жизни. Они долго стояли около ее калитки. Казалось, Инна чего-то ждала. И тогда, наконец, Саша решился: он протянул ей страничку со своими стихами. Она, как ему показалось, приняла их с некоторым недоумением. И вдруг неожиданно поцеловала его в щеку, звонко рассмеялась и, хлопнув перед растерявшимся Сашей калиткой, исчезла среди деревьев.

Может, это и была первая любовь. Но он не испытывал никаких мук любви, о которых пишут в романах, когда, приехав через год студентом института журналистики, узнал, что Инна вышла замуж и куда-то уехала.

А зимой того же года в жизни Саши произошел крутой поворот: его старший брат, в то время уже лейтенант, командир стрелкового взвода, был убит в Финляндии. Получив от матери письмо, закапанное слезами, — некоторые слова так расплылись, что их не удалось прочесть, Саша бросил учебу и пошел добровольцем на финскую войну. Вместе с письмом матери пришла записка от младшего брата Евгения. Он с раннего детства был настроен воинственно и спал и видел себя полководцем. В тот год он учился в седьмом классе. Рвался добровольцем, но «военкоматчики» были непреклонны. Тогда он вместе с товарищами решил пробраться на фронт самостоятельно. Купили военное обмундирование и ехали на товарных поездах до Ленинграда, где их задержали и вернули домой.

Евгений писал: «Я ехал с твердым намерением отомстить за Николая, но мне не доверяют еще оружия, а напрасно. Я бы доказал, что могу воевать не хуже взрослых».

Но воевать и Саше не пришлось. Пока прошел подготовку, война окончилась. Он хотел было опять вернуться в институт, но с середины года этого сделать было нельзя. Год пропадал. Командование предложило ему поехать учиться в училище. Саша вначале колебался, потом согласился. Окончив военное училище, он не верил, что может быть полноценным командиром, считал: это не в его характере.

А сегодня, получив благодарность Канашова, почувствовал, что его признали командиром, приняли в дружную армейскую семью.

Глава десятая

1

Канашов курил папиросу за папиросой, и в штабе стоял сизый полумрак.

Заместитель командира полка по политчасти Шаронов шагнул в дверь и, не различая, кто сидит за столом, крикнул грубоватым баском с порога:

— Товарищи, да ведь это безобразие! Дымовая завеса… (Шаронов был единственным некурящим командиром в полку.) Разве можно в таких условиях работать?

— Это я, Федор Федорович, надымил.

Шаронов узнал голос командира полка.

Гремя стулом, Канашов поднялся и распахнул окно. Дым столбом, как в трубу, потянуло наружу; голос Шаронова стал снисходительным, с шутливыми нотками:

— А я уж испугался! Не пожар ли, думаю? Дыму, хоть топор вешай…

— Хорошо, что зашел, присаживайся.

Шаронов положил кожаную папку, с которой почти никогда не расставался. На столе Канашова замполит увидел стопку военных журналов, а рядом подшивку «Красной звезды». «Сейчас опять что-нибудь придумает наш „новатор“», — подумал он.

— Это ты отдал распоряжение начать расследование по делу Миронова?

— Я. А что? — спросил Шаронов.

— Зря. Надо было, Федор Федорович, хотя бы мне доложить…

Вон оно что, самолюбие задето…

Шаронов был уверен, что поступил правильно. И в таких случаях он был непримиримым.

— Вчера из политотдела дивизии позвонили…

— Ну и пусть звонят! — раздраженно перебил Канашов. — Пока я командую полком. Нам надо самим разобраться, прежде чем поднимать шум.

— Михаил Алексеевич, я тебя не понимаю. Ведь ты же знаешь, что я сам присутствовал и после лично беседовал с Горобцом. Вчера у них в батальоне прошло совещание командного состава. Некоторые требовали отдать Миронова под суд и исключить из комсомола. Таково мнение большинства. Это было ответственное совещание… Миронов халатно отнесся к такому важному вопросу, зазнался. Говорят, что он хотел ввести какие-то новые методы подготовки данных. Разве допустимо так глупо рисковать людьми?