Годы эмиграции - [22]

Я стараюсь не преувеличивать достижений не только противников, но и единомышленников, товарищей и друзей. Надеюсь, поэтому, что не прозвучит запоздалой саморекламой указание, что при второстепенной роли, которую в силу разных обстоятельств играло Российское Общество в защиту Лиги Наций, ему всё же иногда удавалось добиться включения в резолюцию съезда нужного и желательного, по нашему убеждению. Так, по предложению нашего Общества и швейцарского, съезд принял требование о всеобщем признании международной охраны меньшинств, большими и малыми государствами, не только побежденными, вновь созданными и увеличившимися в объеме, а и победившими. Российскому Обществу принадлежит также инициатива принятого съездом предложения о расширении права обращать внимание на случаи нарушения договоров о меньшинствах, путем предоставления этого права не только восьми членам Совета Лиги, а всем ее членам.

Третье предложение нашего Общества – наиболее важное, на мой взгляд, которое я безуспешно пытался провести, заключалось в предоставлении меньшинствам права самостоятельного обращения к внутригосударственным органам власти, а также к органам Лиги Наций: Суду, Совету, Общему собранию. Мои доводы в пользу признания меньшинств дееспособными юридическими лицами публичного права не произвели впечатления.

Коренное расхождение во взглядах на международную охрану меньшинств среди различных Обществ, одинаково преследовавших защиту Лиги Наций, привело вскоре к внутреннему расколу. Послевоенная карта Европы сложилась так, что былые противники государственного унитаризма и угнетения национальностей, бывших в меньшинстве, оказались на влиятельных международных позициях, а у себя дома крайними ревнителями и охранителями государственного верховодства, энтузиастами лояльности в первую очередь. И обратно. Фанатиков сверхэтатизма в прошлом история переместила на положение апологетов тех самых автономных прав национальных, религиозных, языковых и иных меньшинств, в ущерблении коих проявлялась значительная доля их прежней политической активности.

Рьяность и пафос, с которыми известный германский дипломат Бернсдорф, бывший послом в США до разрыва отношений с Германией в 1917 году, отстаивал теперь, в интересах немецких меньшинств в Польше, Чехословакии, Румынии, вообще права слабых против сильных, угнетенных против притеснителей с таким же энтузиазмом, с которым былые ирриденты Сербии, Словакии и т. п., стали теперь прославлять верховенство государства и отвергать принятые по отношению к меньшинствам международные правовые обязательства, якобы подрывающие высшую и абсолютную ценность – государство.

Российское Общество продолжало существовать, но активность его приглушалась отчасти в силу общего положения, которое сказалось даже на Лиге Наций, а главным образом в силу упадка энергии, недостатка в людях и средствах.

Бывали у нас и партийные съезды или совещания. Они происходили не периодически, а в связи с крупными событиями в мире или в России. В центры русского рассеяния – Берлин, Прагу, Париж – съезжались представители эсеровских организаций, по одному или больше, в зависимости от финансовых и других возможностей. Парижская организация неизменно делегировала Авксентьева, Руднева, Фондаминского и меня. Когда совещание бывало в Париже, в нем участвовал иногда и Керенский. Как правило, обсуждались – международное положение, общее и в России, экономическое и специально аграрное положение Советского Союза, национальный вопрос. По каждому вопросу выступали два докладчика: все парижские делегаты и более «левые» их оппоненты из Праги, Чернов, Сухомлин, Сталинский, Виссарион Гуревич, иногда Григ. И. Шрейдер, полк. Махин.

В иерархии ценностей, личных и социальных, хлебу насущному мы отводили подчиненную роль. Тем не менее поиски заработка вошли в нашу эмигрантскую жизнь с первого же дня, отвлекая внимание, время и силы. И сначала в Париже, а потом и в Нью-Йорке двадцать лет спустя, нам с женой нередко приходилось очень туго. Однако мы отдавали себе отчет, что сравнительно с толщей русских беженцев и эмигрантов, нам еще «везет», и мы находимся в значительно лучшем положении, профессионально и материально. Если не считать более поздних лет в Нью-Йорке, только в порядке исключения наступали периоды сравнительного благополучия и, главное, устойчивости заработка.

Впервые это произошло к концу двадцатого года, когда возник журнал «Современные Записки», которому посвящена предыдущая книга воспоминаний. Первые два месяца я получал полторы тысячи франков в месяц не за редакторские функции только, а и в качестве секретаря, счетовода, казначея и даже корректора. С третьего месяца вознаграждение было сокращено до тысячи. На эти деньги можно было существовать вдвоем, соблюдая крайнюю экономию. Но прошел год, и над нами снова стряслась беда – очередная операция жены. Перспективы были самые мрачные. И на этот раз материально выручил меня тот же Зак без того, чтобы я обратился к нему, предложивший мне теперь давать раза два в месяц в Бюро информации при русском посольстве в Вашингтоне обзоры того, что становится известным в Париже о происходящем в России и о политике западных держав в отношении к России. Предложение было, конечно, принято – и в выигрыше оказался не только я, но и касса «Современных Записок», освободившаяся от необходимости оплачивать мой труд по журналу. Эта работа длилась четырнадцать месяцев и осталась в памяти как приятное интермеццо в двадцатилетней борьбе за существование русского эмигранта в Париже в период между двумя мировыми войнами.