Год змеи - [56]

Он не заметил, как вышел к окраине Джидасая и очутился перед невысоким забором, сложенным из щитов, сплетенных из ивовых веток. Это была ферма, ее коровники, низкие, будто бы наполовину вросшие в землю, слепленные из глины — пахсы, виднелись на другом конце двора, прижавшиеся к подножью невысокого адыра. Он пошел вдоль забора и вскоре оказался у ворот, сложенных из двух толстых горизонтальных палок. Весь двор, как он догадался по блеску льда, был захлестнут навозной жижей, и он остановился, думая, пройти до коровника или нет. Увидел женщину с ведром и вилами в руках, шедшую к коровникам. Издали она казалась неуклюжей, точно медвежонок. Муминов перелез через палки и пошел в дальний конец двора, повторяя движения женщины, прыгая с торчащего из-под ледка камня на другой. Пока он таким образом прошел двор, доярка уже скрылась в коровнике. Муминов вошел следом. Тощие коровы казались призраками. Пока его глаза привыкали к полумраку, из глубины появилась та женщина.

— Ассалому алейкум, сестренка, — поздоровался он с ней.

— Салом, раис-бобо, — не очень любезно ответила доярка, — решили колхозное стадо посмотреть?

— Не только стадо, но и весь колхоз. Хочу посмотреть, в каких условиях работают наши доярки. А где Айгуль и моя жена?

— Пошли за саманом в кишлак, скоро будут. Ну что ж, прошу. — Женщина пошла впереди. — Только осторожнее, не провалитесь и не поскользнитесь, неудобно будет, если от председателя в первое же утро запахнет мочой.

«Это же Сайера, — усмехнулся Муминов, — и чего это я ее сразу не признал». Ему показалось, что она издевается над ним.

— Ничего, — бодро ответил он и пошел следом за ней. Тут же поскользнулся и чуть не упал.

— Предупреждала же вас! — в сердцах воскликнула Сайера.

— За одного битого двух небитых дают, сестренка, — пошутил он, — и поделом бы было мне, если б упал!

— То-то, гляжу я, все битые сидят кладовщиками да в конторах, а бабы бедные в поле и в таких вонючих коровниках маются!

— Темная ночь не вечна, а битые… Война отняла у них главное — здоровье. Вы — Сайера?

— Да.

— А я Тураб.

— Знаю. Парнем еще помню вас. Бо-о-ош, проклятая, — столкнула она с пути коровенку, — коза и только! Кружку молока в день дает!

— Бывают и такие, — согласился он и добавил: — а я вот вас никак вспомнить не могу.

— Не мудрено, я ведь тогда сопливой девчонкой была. Вот гляньте, — она ткнула рукой в потолок, — ночью звезды можно считать. И так вся крыша. Эх, не я — волк, каждый день свежим мясом питалась бы! Господи, как все это надоело!

— Что «все»?

— Козы в коровьих шкурах и…

— Что еще?

— Каждый раз начальству заплаты показывать.

— Ничего, будет и на нашей улице праздник, выше…. — Он не успел произнести «голову, сестренка», как растянулся на полу, распластав руки. — Эх!

— Растяпа! — воскликнула Сайера и подбежала к нему. Помогла встать, оглядела со всех сторон и приказала: — Идемте, в таком виде вам нельзя показываться в кишлаке, раис. — Проворчала: — И такого растяпу Марьям семь лет ждала!

— А вы не ждали б? — спросил он.

— Не знаю.

Она привела его в небольшую комнату, где было тепло и пахло свежим молоком. Посреди ее на большом пне стоял сепаратор, ручку которого крутила женщина одних лет с Сайерой.

— Вот, Шарафат, — сказала Сайера, пропуская Муминова вперед, — новый раис пришел познакомиться с фермой, и надо же, не повезло, поскользнулся, бедняга. — Муминову казалось, что она продолжает говорить с ним по-прежнему с насмешкой. — Помоги в порядок его привести, а то ведь стыд и срам, а?!

Муминов поздоровался с Шарафат, та ответила, схватила пустое ведро и вышла за дверь. Вид у председателя был жалким. Не только шинель, но и брюки и сапоги порядком вымазаны. Вскоре пришла Шарафат и поставила ведро на буржуйку:

— Уйдет чистеньким, Сайера. Не позволим, чтобы новый председатель ушел недовольным нашей фермой, а то ведь он больше не заглянет сюда.

«Языкастые бабы собрались тут, — подумал он, — может, и Марьям такая же, когда другой мужик под руку подвернется».

С фермы Муминов ушел, когда солнце было уже высоко. Тусклое, оно казалось завернутым в белую бязь. Муминов шел по тропке мимо заснеженных полей, окруженных стеной камыша. Арыки, по которым к ним в конце весны должна была прийти вода, поросли густой осокой, мостки, переброшенные через них, кое-где сломаны. Сделав большой круг, он вышел с другого конца кишлака и наткнулся на кузницу, возле которой лежали железки, обода колес арб. В окне стекол не было, и Муминов заглянул вовнутрь. В кузнице царил полумрак, кое-где сквозь щели пробивались лучи солнца, и в их полосах висела густая пыльная паутина. Было ясно, что здесь человека не было давно. Печь развалилась а с горна кто-то содрал мехи. И от всего увиденного все больше и больше грустнело его лицо, а то, что за все это время он не видел ни одной души в поле, вызвало злость. «Ну и народ, — думал он, сжимая кулаки, — да за такое отношение к делу расстреливать мало! Под трибунал!» Хмурый, уставший и голодный он вошел в контору. Поздоровался с Ниязом и с табельщицей:

— Ассалому алейкум!

— Ваалейкум. — Нияз встал из-за стола и за руку поздоровался с ним. Повернулся к девушке. — Вот и раис появился, Кундузхон, а вы волновались. — Спросил у него: — Ну, брат, где был, что видел?