Год змеи - [50]

Для трех подростков, возвращавшихся в полночь домой, паутина троп не была препятствием, они знали их, как свои пять пальцев, и могли выбрать нужную даже с закрытыми глазами, потому что в тугаях проводили все свое свободное время то ставя силки на фазанов и дроф, то капканы на лис и джейранов. Между прочим, ребята знали места и получше, которые сравнительно легче можно было освоить. Тугаи были им родным домом, однако и страхов в ту ночь они натерпелись.

Было темно, хоть глаз коли. Тишина могильная, ни камыш не зашуршит своим пушистым султаном, ни птичка не шелохнется на ветке джиды. Только сучья похрустывают под ногами, да изредка, если не углядишь, веточка джиды скользнет по лицу, поцарапав его острой колючкой. Поэтому шли, выставив вперед полусогнутые руки. И кому это тогда взбрело в голову, Муминов уже не помнит, но возник разговор о барсе-людоеде, который, якобы, иногда наведывается сюда, чтобы полакомиться человечиной. Шли и разговаривали нарочито громко, а у самих поджилки тряслись от страха, чудилось, что за каждым черным кустом джиды сидит, затаившись, этот барс и в любой миг способен ударом лапы свалить кого-нибудь из них и утащить в чащу.

Слава богу, обошлось, не только барс, но и шакал не встретился им, они благополучно добрались до дома Нияза, выпили по пиале чая и легли спать. Дальше Тураб и Кулмурад все же не решились идти одни.

Об этом «подвиге» комсомольцев на следующей же день стало известно всему кишлаку и они на какое-то время были предметом разговоров своих сверстников, а тут вскоре наступили такие события, которые заставили людей забыть о нем. Годом раньше в эти края прорвался с большой армией эмирский зять Ибрагим-бек, к нему присоединились недобитые шайки басмачей. Бека разгромили, армия его разбежалась и теперь пыталась небольшими группками уйти в Афганистан, туда, откуда пришла. Кишлак в тугаях, можно сказать, лежал на ее пути, между Гиссаром и Бабатагом. Чтобы не допустить грабежей и насилия, по призыву властей повсюду были организованы отряды краснопалочников, как и десять лет назад, в период первой вспышки басмаческого движения. Комсомольцы этого кишлака, одиннадцать ребят, составляли костяк отряда. Днем они работали в поле, а ночами дежурили у домов активистов. Они уже знали, что басмачи, где бы не появились, в первую очередь расправлялись с такими людьми, насиловали их жен и дочерей, сжигали дома, а скот уводили с собой.

Наступил тридцать третий год. Тураб Муминов уже стал комсомольским вожаком в кишлаке, повзрослел, возмужал. Это был голодный год, главным образом, бесхлебный. В кишлаке было мясо, масло, овощи и фрукты, а хлеба — ни крошки. Люди тогда, возможно, на всю жизнь запомнили простую истину: любой изобильный дастархан, если на нем нет черствого куска лепешки, нищ.

Тураб работал, как вол, чтобы оправдать доверие комсомольцев кишлака. Нынешние вожаки молодежи, хотя бы тот же секретарь комитета комсомола совхоза «Маяк», в общем-то чиновники, они разъезжают на легковушках и исписывают горы бумаг да произносят громкие речи. У Тураба даже осла не было. В ночь-полночь он ходил от дома к дому и сообщал ребятам об очередном распоряжении райкома комсомола, к выполнению которого надо было приступать с утра. Идет он по тропе, в животе урчит от аталы — узбекский похлебки из ячменной муки, как будто вода в бурдюке, спать хочется ужасно, и ноги от слабости подкашиваются. Но нужно идти, потому что дело срочное. Чаще всего Турабу приходилось собирать комсомольцев на занятия школы по ликвидации безграмотности. Учитель был закреплен из района, твердого расписания у него не было, приезжал, когда выпадало время, хорошо, что хоть заблаговременно предупреждал об этом. Зато ребята научились читать и писать, а это ни с чем не сравнимо…

Следующие шесть лет были, как один день, счастливые и изобильные. Тугаи изрядно расступились перед людьми, исчезли в них и звери. Колхоз имени Сталина, членом которого стал Тураб, обладал уже полутора сотней гектаров плодородной земли, выращивал хлопок и пшеницу, был на хорошем счету в районе, а у колхозников в домах — полная чаша. Что хлеба на дастархане, что скота в хлевах — всего вдоволь. Мужики стали забывать, когда чарыки носили, а женщины щеголяли в хан-атласах. В кишлаке открыли настоящую школу, до районного центра теперь можно было добраться по широкому тракту, не боясь заблудиться. А в тридцать девятом году Тураб ушел в армию, не успев и месяца пожить с молодой женой. Ушел на долгих семь лет…

Тишина… Так же тихо было в сорок пятом над полуразрушенным Кенингсбергом, остатки гарнизона которого после упорных боев сдались в плен, а советские солдаты, взявшие эту неприступную, как трубил на весь белый свет Геббельс, фашистскую твердыню, устраивались на отдых кто где. Взвод Муминова расположился в развалинах католического собора, под стенами которого похоронен знаменитый немецкий философ Кант. Ребята и он сам ходили смотреть его могилу. Но это уже было потом, на следующий день, а в ночь перед ним солдаты заснули крепким сном, вокруг было тихо-тихо, лишь изредка рев мотоцикла связников нарушал это спокойствие и чуть слышно, как сейчас шелест листвы чинары, доносился шум моря, убаюкивающий, точно колыбельная песня матери. Так и встретил Муминов Победу в этом городе, а до этого многое пришлось ему повидать и испытать.