Год жизни - [32]

Но Светлана не успокоилась. Она буквально штурмовала Агафонова. И наконец старая крепость пала. В одну из светлых полярных ночей Агафонов признался Светлане, что он тоскует, недоволен прожитой жизнью и что будущее страшит и беспокоит его.

В ту ночь Светлана узнала многое о старом горняке.

Более двадцати пяти лет назад, совсем еще молодой, Федор Агафонов захотел вольной жизни, бросил жену, с которой прожил несколько лет, и начал одинокую, скитальческую жизнь.

Сначала эта жизнь увлекала его — тяжелая, но беззаботная жизнь в бараках, в палатках, установленных на ледяном ветру, трудная работа в горах и бездумное возвращение в холодный барак, на плохо прибранную с утра койку.

Он рассказал Светлане, как партизанил здесь, в Заполярье, во время войны и как этот период его жизни, опасный и трудный, кажется ему теперь самым счастливым. Но кончилась война, ему уже было за пятьдесят, начинать новую жизнь, заводить новую семью недоставало сил, а впереди маячила одинокая, бесприютная старость.

И вот Агафонова начало мучить желание узнать, что стало с его женой Любой, давно брошенной им. С каждым днем оно становилось все сильнее, все острее, пока не завладело всем его существом.

Он ничего не знал о ней, не знал, жива она или умерла, замужем или по-прежнему одинока, не знал ничего с того дня, когда бросил ее в маленьком среднерусском городке.

Но Агафонов сказал Светлане не всю правду. Вся правда заключалась в том, что он, сам еще отчетливо не сознавая этого, страстно желал перемены в своей жизни — возвращения к жене. Рассудком он понимал всю трудность, даже невозможность осуществления этой свой тайной мечты, и все же он жил ею, лелеял ее, эту мечту, сознавая в то же время, что никогда не решится предпринять розыски. Характер его переменился, Агафонов стал замкнутым, молчаливым и суровым.

Но Светлана женским чутьем поняла его. И, поняв, вбила себе в голову, что ее долг — разыскать далекую и безвестную женщину Любу и снова соединить ее с Агафоновым.

Она взялась за дело с той же настойчивостью, с какой добивалась от Агафонова откровенности. Когда она поведала мне о своих планах, я сказал, что, по-моему, затея Светланы хоть и романтична, но все же несколько рискованна: как можно, не зная ни характеров, ни жизни двух людей, заочно пытаться соединить их?

Но замечание мое Светлана пропустила мимо ушей. В первое же воскресенье она отправилась в поселок и дала телеграмму на родину Агафонова в горзагс с просьбой сообщить местонахождение Любови Дмитриевны Агафоновой, до замужества Коротеевой. Уже на четвертый день пришел ответ: Лицо с указанной фамилией в городе не проживает.

Светлана не сдалась и послала авиаписьмо секретарю городского комитета партии. Сообразив, что ничто так не может заинтересовать секретаря, как вопрос о человеческих судьбах, она умело намекнула в этом письме, что речь идет о старом рабочем, бывшем партизане, и его жене.

Ответ был получен через десять дней. Секретарь горкома сообщал, что, по наведенным справкам, Любовь Дмитриевна Агафонова-Коротеева действительно проживала в городе до войны, но затем эвакуировалась на Урал, кажется в Свердловскую область. Больше ничего о ней горкому не известно. В конце следовал совет обратиться в Свердловский обком партии.

С каждой неудачей настойчивость Светланы возрастала. Она затеяла переписку со Свердловским обкомом и областной милицией. Писала людям, которые знали семью Агафоновых еще к тридцатых годах, — их фамилии она узнала от Федора Ивановича.

Теперь старый горняк при встречах со Светланой уже не отворачивался от нее, нет, он глядел в ее глаза с надеждой и ожиданием…

Наконец Светлана добилась своего. Из Свердловской областной милиции пришло письмо, в котором сообщалось, что Любовь Дмитриевна Аносова, по прежнему мужу Агафонова, а в девичестве Коротеева, сорока восьми лет, проживает в Свердловской области, в городе Ельске, вместе со своим мужем, майором в отставке Аносовым. Далее следовало название улицы и номер дома.

С этим письмом Светлана помчалась к Агафонову.

Я только что пришел в барак, чтобы рассказать Трифонову историю с нормами, но едва начал говорить, как Светлана влетела в барак, размахивая письмом.

Агафонов еще не вернулся с работы, и она радостно сказала мне:

— Письмо! Нашлась Агафонова!

Павел Харитонович Трифонов повернул голову к Светлане и сказал спокойно, но властно:

— Дайте сюда письмо!

Я никогда не замечал особой дружбы между Трифоновым и Агафоновым и привык думать, что судьба Агафонова глубоко безразлична сменному мастеру. Властная интонация в его голосе удивила меня.

— Собственно, почему вам? — внезапно смутившись, спросила Светлана.

— Дайте письмо! — повторил Трифонов.

Он сказал это так, что его нельзя было не послушаться.

Светлана покорно протянула ему письмо. Он не спеша, внимательно прочитал письмо, потом снова вложил его в конверт и вернул Светлане.

— Зачем вы затеяли все это, товарищ Одинцова? — глядя Светлане в глаза, спросил Трифонов. — Разве человек — игрушка?

Краска залила лицо Светланы.

— Как вы можете так говорить! — взволнованно ответила она. — Ведь вы же ничего не знаете о них!