Год жизни - [20]

Мне даже не пришлось просить Николая Николаевича ехать — он вызвался сам. Выслушав мой рассказ, Крамов сказал:

— Что же, Андрей, поедем к тебе, посмотрим…

Подъезжая к участку, я не услышал шума бурения, только гудел встречный ветер, рассекаемый нашей машиной. Очевидно, Светлана уже закончила бурение и теперь ждала нашего приезда.

Как только строительная площадка открылась перед нами, я заметил, что все рабочие толпятся у забоя. Со времени моего отъезда прошло часа четыре, но я словно и не уезжал — все было по-старому. За спинами людей я не мог видеть, готовы ли шпуры.

Светлана приближалась к нашей машине, и я сразу почувствовал, что в ней произошла какая-то перемена.

Она шла слишком торопливо, засунув руки в косые карманы комбинезона и слегка откинув голову назад. И вместе с тем в ее походке чувствовались усталость и неуверенность.

Мы вышли из кабины.

— Шпуры готовы? — весело спросил я Светлану. И сказал Крамову: — Знакомьтесь, Николай Николаевич, это наш новый инженер Светлана Алексеевна Одинцова.

Крамов быстрым, едва уловимым взглядом оглядел Светлану и поклонился.

Она хотела было протянуть ему руку, уже подняла ее, но увидела на пальцах грязь и сунула руку в карман.

— Ну как шпуры? — повторил я, когда мы подходили к горе.

Светлана чуть дотронулась до моей руки и сказала тихо, так, чтобы ее не слышал Крамов:

— Знаешь, Андрей, у нас одно несчастье за другим.

— Что еще случилось?

— Расплющились буры, в компрессоре перебои…

По тону, которым Светлана говорила, я мог предположить худшее. Расплющились буры! Но есть же запасные! Почему Светлана так растерялась?

Мы подошли к горе. Достаточно было одного взгляда, чтобы увидеть, что шпуры не пробурены. Я отозвал в сторону Агафонова и спросил:

— Что случилось, Федор Иванович?

— Да вот засела в забое чертовщина какая-то и не пускает, — ответил Агафонов.

— Как не пускает? — уже с раздражением спросил я.

— Да так. Буры, пики тупятся, а некоторые совсем расплющились. Валун, должно, какой-нибудь.

— А вы не знаете, как в таких случаях следует поступать?

— Почему не знаю? Приходилось… Обобрать надо бы валун, потом подорвать.

— Ну и что же?

— Так не я ж тут начальник, — угрюмо проворчал Агафонов. — Инженерша нервничает. «Давай, говорит, бури. Надо, говорит, бороться, драться…» Ну, один бур сел, другой сел. «Бери, говорит, третий…» А тут компрессор чихать начал. Барышня и испугалась, приказала работу прекратить, ждать вашего приезда…

После этого происшествия я стал замечать странную, новую, дотоле неизвестную мне черту в характере Светланы: она как-то терялась, пугалась, что ли, когда оставалась одна… Нет, не то, я совсем не то хочу сказать. Она пугалась, когда ей надо было принимать решение самолично, на свою ответственность…

Да нет, неправду я говорю! Ничего я тогда не заметил. Это я сейчас, сейчас все придумываю…

Обобрать тяжелый, крепкий валун, взорвать его, закрепить кровлю и пробурить в забое новые шпуры нам удалось только поздно вечером.

Когда начали бурение, Крамов встал за спинами бурильщиков и внимательно следил за работой.

Светлана и я стояли рядом с ним. От растерянности Светланы и следа не осталось. Она снова стала прежней, в походке появилась энергия, в голосе уверенность.

Валун обобрали, и Светлана дала команду забурить его, заложить взрывчатку и подорвать.

По моим расчетам, шпуры в забое были пробурены только на половину необходимой глубины, когда Крамов внезапно скомандовал «стоп!» и приказал запальщикам закладывать патроны со взрывчаткой.

Прогремели взрывы.

Не дожидаясь, когда осядет стена земли и бурильной пыли, я бросился к забою.

Кровля не обрушилась. В горе образовался долгожданный коридор. Врезка произошла.

Я почувствовал руку на своем локте. Рядом стоял Крамов. Он отвел меня в сторону, сказал:

— Так вот, сосед, я в первую же минуту сообразил, что ты буришь слишком глубоко, соответственно с этим закладываешь слишком много взрывчатки, поэтому и кровля у тебя летит к черту. Здесь я в этом убедился, да и ты, надеюсь, тоже.

Простота объяснения ошеломила меня. «Как? — думал я. — Неужели все дело в том, что я в своем безрассудном нетерпении как можно скорее и глубже врезаться в гору толкал бурильщиков на слишком глубокое бурение?!»

— Столько сил и труда впустую! — с горечью сказал я вслух. — А дело такое простое…

— Нет, дружище, не такое уж простое, — усмехнулся Крамов. — Врезка — дело хитрое. Надо иметь наметанный глаз, чувство породы, чтобы определить, как лучше и быстрее вскрыть гору. И дается это опытом, только опытом. Если в готовой уже штольне ты произведешь слишком сильные взрывы, то обрушишь только ближайшие к забою крепления. Остальные, дальние выдержат, и штольня в общем не пострадает. А ведь в начале работ все держится на волоске. Пока у твоей штольни всего метр глубины. Как тут выдержать креплениям!.. Стало быть, все в порядке. Светлана Алексеевна? — спросил Крамов подошедшую Светлану.

— Все ясно, — быстро ответила она. — Мы закладывали слишком много взрывчатки. Верно?

Она стояла перед Николаем Николаевичем в обычной своей позе — руки в карманы, плечи чуть откинуты. Крамов усмехнулся. Нет, на губах его я не подметил ни усмешки, ни улыбки, и все же мне показалось, что он усмехнулся. Вероятно, усмехнулись его глаза.