Год веселых речек - [36]

Младший был похож на старшего, но ниже ростом, отчего выглядел плотней и шире. Лев Григорьевич Костромской оказался рыжим остроносым мальчиком лет семнадцати (как выяснилось в дальнейшем, ему было за двадцать). Синеглазый и подвижный, Костромской чем-то привлекал к себе, с Мередом они беззаветно дружили.

— Наконец-то! — продолжал радоваться Меред. — У Завьялова был?

— Угу. Он поможет…

— «Поможет», а чего невеселый сидишь? И даже чая нет на столе!

— Уж эта наша хозяюшка! — вставил Костромской. — Ее надо обнять да сломать два ребра, тогда она догадается, что к ней неравнодушны. Впрочем, для столичных товарищей мы кое-что кроме чая заготовили.

— А «столичная» есть? — спросил Таган. Младший пристально посмотрел на брата: с ним что-то неладное.

— «Столичной» нет. Есть вот… — Меред вытащил из холодильника бутылку ереванского коньяку с козерогом на этикетке. — Устраивает?

— Вполне.

— А хочешь — тербаш, шампанское по-лу-су-хое… — проскандировал Меред, вынимая, как фокусник, из холодильника бутылку за бутылкой и ставя их на стол, под торжествующим взглядом своего помощника.

— Пьяницы горькие, да вы с ума сошли? — напустился Таган на железнодорожников.

— Виноват! Прошу без паники, товарищ начальник! — сказал Костромской и стал откупоривать бутылки. Он в самом деле был еще очень молод.

Брат вышел из комнаты. Может быть, впервые в жизни Тагану действительно хотелось захмелеть, забыться и рассказать этим ребятам о своей «вдребезги разбитой» любви.

— Слушай, может, есть желание пригласить кого-нибудь? — спросил брат, входя со скатертью в руках. — Не стесняйся, такси за углом.

— У меня никого нет, — сурово взглянув на брата, ответил Таган. — И не стели скатерть: по-холостяцки так по-холостяцки, к чему лоск наводить.

— Верно, ну ее. Подумаешь, ханы-паны! — Костромской кинул скатерть на диван. Закуски задержались в соседней комнате, и Лева взялся развлекать Тагана. Поинтересовался для начала:

— Чем, собственно, вы заняты? Мередка толковал мне, да я ни бельмеса не понял. Божий мир, что ли, перекраиваете? Как выглядит эта портняжная работа?

— Ох, избавьте. Не охота об этом. Давайте без… перекройки мира и без тепловозов!

— Ви-но-ват! — точно дирижер, взмахнул руками Лева, и руки у него оказались совсем незагорелыми, тонкими и веснушчатыми. — Обыкновенных тепловозов не надо — согласен, но таким зверем, как у нас с Мередкой, пренебречь не имеете права. Сейчас нас вызывали, думаете — зачем? Специальное задание. На Мургабской ветке затор. В принципе заторы, пробки на транспорте — варварство, давно отошедшее в область предания. Но на Мургабской, к вашему сведению, плывуны…

— Слышал… Как раз это по моей части. И вы, значит, туда, на Мургабскую? Ясно. А не слыхали, случайно, как вчера «Торпедо» с Киевом сыграли? — еще пытался уклониться от производственных вопросов Таган.

— Слава аллаху, киевляне: два ноль.

— Костромской, а болеет за киевлян. Надо бы за кого поближе, за ярославцев, например, — неловко пошутил Таган.

— В Киеве, если не ошибаюсь, в полузащите играет мой троюродный брат по матери, — сказал Лева многозначительно.

— Тогда другое дело. Тогда я вполне солидарен с вами. А сам я за армейцев.

— Любопытно, почему?

— По той же причине. В армии у меня полно троюродных братьев. Родню всегда не мешает поддерживать.

Их спросили из-за двери: будут ли ждать шашлык, или начнут с одним горячим блюдом? Не долго думая, решили ограничиться одним; но пока в соседней комнате ссыпали на блюдо гору плова, Костромской добился-таки своего — втянул инженера в дискуссию. Юноша, видимо, чуточку даже подготовился к ней. Выбрав момент, он заявил, как-то картинно насупясь:

— Все равно, Таган Мурадович, скучное дело у вас. Особенно для молодых да в наш век. Вода и вода. Растительность, вегетарианство.

— Но воду же добыли кровью, — не удержался Таган.

— Либо воровали… — подхватил Костромской. — Тогда-то хоть жили веселей. Шумные базары, чайханы, умыкание невест, звон караванных колокольцев… Я читал. А нынче — агрегат, кнопочки нажимай, и шабаш. Ни ловкости, ни отваги не требуется. Честное слово, так скоро и люди нудными агрегатами станут. Тоска!

— Гм… страшно интересно. Особенно вшивые чайханы, верблюды на веревке… Сон в летнюю ночь! Но я бы все-таки осмелился посоветовать вам, Левочка, не только поверхностной беллетристикой голову забивать, а вникнуть кое во что поглубже. — Тагана немного сердило легкомыслие мальчишки, хотя он и дурит-то, скорее всего, из чистого пижонства.

Показался Меред с тарелками в руках, Лева подмигнул ему: ведем, дескать, свою линию и не сдаемся.

— Вот, мой ага[10], этот рыжий басмач на меня вильяет, — сказал Меред, нетвердо произнося русское слово. И Таган прицепился к слову, дважды вслух повторил «виляет», нарочно облегчая произношение. И вышло совсем нелепо. Он сам, впрочем, тотчас пожалел о нечестном приеме и далее старался исправить свой промах.

— Послушайте! — минуту спустя требовал он внимания Левы. — Положа руку на сердце, вы согласитесь со мной: в драках из-за воды очень мало романтики. И вы, Лева, только так, из озорства, этим восторгаетесь. А технику хулить — нам-то с вами! — непозволительно. Ординарный цинизм. Да такие, как вы и я, молодчики при нынешней технике легко могли бы вызвать у старых романтиков самую черную зависть.