Год веселых речек - [35]

— Дневной здесь — позвольте, позвольте! — да, через час с четвертью. Получится как по нотам. Решено — Завьялов крепко стиснул челюсти, насупился, но лишь на мгновение, и тут же встряхнулся, даже лихо провел ладонью сверху вниз по форменном пуговицам кителя. Странно как этот парень держится: ни малейшей торопливости. Таган сообразил, что через час, верно, к попутному явится Ольга, и от догадки потемнело в глазах. Завьялов же снова, и на сей раз уже, как показалось Мурадову, тоном некоего превосходства, заметил:

— Ах дружище Мурадов! Право же, вы так некстати оставляете меня в одиночестве. Подумаешь, мировые проблемы там у вас…

— Вот именно мировые, Арсений Ильич! — запальчиво и меняясь в лице, подхватил Мурадов и врасплох повеличал Завьялова. Это не только нарушало такт, но и смахивало на вызов. Интимность завьяловской речи, покровительственный тон бесили Тагана, и он поддался чувству. Однако, занятый собой, Завьялов не заметил, что новый знакомый называет его по имени-отчеству. Он все же не упускал нити разговора и у самого ресторана спросил:

— Как же, простите за назойливость, как они выглядят, ваши мировые проблемы?

— Это слишком серьезно. Для взрослых людей, как мы с вами, было бы легкомысленно так вот, в дверях ресторана, жонглировать сложными понятиями. — Мурадов разбойно сверкнул глазами и почувствовал прилив уверенности. — Мы с вами не успеем даже шашлык порядочный съесть, а влезать в такие дебри… — Он показал на висячие часы, затем, отдернув рукав модной рубахи, взглянул на свои. А Завьялов шагнул к нему, тронул за плечо.

— Болтаем как пьяные. То ли мы оба пресмешные чудаки, то ли обстоятельства… мои. — Последние слова нечаянно вырвались и не предназначались собеседнику, но тот словно ждал их и сразу откликнулся.

— Обстоятельства, правильно… обстоятельства! А насчет проблем — давайте все-таки шутя и закончим, — добавил он, — у нас нет ни времени, ни причины затевать дискуссии.

— Стоп, стоп! Как же — шутя? Прошу прощенья…

— Ну слушайте: допустим, я заклинатель рек, родников и колодцев. Я природе хочу диктовать законы: в одну руку беру дожди, в другую — реки, родники…

— Да ну вас совсем! — развеселился и часто заморгал Завьялов. — Будь я проклят, по стопке коньяку, Мурадов! — предложил он решительно.

— Не могу, — наотрез отказался Таган и подал Завьялову руку. Тот молодецки хлопнул ладонью по ладони, и каждый остался со своими обстоятельствами.

Безобидная внешне, встреча оказалась нелегкой для Тагана и не сняла напряжения. С не меньшей, чем до встречи, сумятицей в душе он и отправился к брату.

Потряхивая чубом на ходу, Таган в мыслях стал завидовать тем, у кого молодость давно миновала. Вот кому благодать. Старичье наверняка сохраняет смутные, притом лишь светлые образы собственной молодости. А он… он сейчас мог бы заорать во всю глотку: нет, почтеннейшие, вы забывчивы, и вы обмануты отдаленностью! Невдомек вам, как человека может с утра до ночи преследовать собственная молодость.

В ложности ожиданий своих он убедился окончательно, и теперь было понятно, отчего ему предпочли Завьялова. Завьялов, если по чести судить, достойный парень. Любой другой с ним рядом — как вот эти тени, мельтешащие на занавеске.

Загадкой оставалось одно: почему в глазах и голосе Ольги было столько нежности, когда сидели на холме? Ведь это не померещилось. Забавляться бабьей игрой, когда любишь другого? Или он преувеличивает ее совершенства и в ней нет той чистоты, которой сияла тогда сидевшая с ними Айнабат?

Глава семнадцатая

Так или иначе, дела у русского парня неплохи. Друзья детства наверное сейчас лобызаются на перроне, и у них там полный порядок. В сердце снова поднималась неприязнь к Ольге, и Таган опять с добрым чувством начинал думать об Айнабат. Конечно же, друг его детства — вот кто не стал бы играть и притворяться. Он, Таган, встретил сегодня ее в поле, когда ехал сюда. Поравнявшись с ней, остановил машину, девушка покраснела, подошла к нему и — самое забавное — стала подшучивать над его щегольством. Голос ее звенел как у чибиса, и, ясная, свежая, Айнабат выглядела столь неотразимо, что Таган, пожалуй, впервые так остро почувствовал очарование милой спутницы его детских лет. И в ту минуту он представил себе счастливца, кто назовет ее своей женой.

А теперь один, сидя в комнате брата и хватаясь за все, что могло бы унять боль, снова твердил себе: «Вот кто будет чудесной, верной подругой. Пусть не так образованна, как иные прочие, но умна, живо интересуется всем. А поступит в университет — и станет такой, что только держись!»

Приятно думать о ней, но ведь с Айнабат не может быть иных отношений, кроме тех, какие существовали в их семейном кругу. Не о ней, в сущности, мечтал бедняга, подавленный отчаянием. Сам того не подозревая, он смотрел на нее словно бы чужими глазами. Но чем более сосредоточивался он на мыслях об Айнабат, тем дальше отходила и не так уж мучила Ольга.

За этими размышлениями и застали его шумно ворвавшиеся в комнату Меред Мурадов и Лева Костромской.

— Ты здесь? Не удрал? А мы бежали!.. — Меред сорвал со стены полотенце, вытер вспотевшее лицо и обнял брата, шагнувшего к нему навстречу.