Год веселых речек - [34]

Встреча, которой Таган перед тем жил целые сутки, сильно расстроила его. Сам виноват: почему-то заранее уверил себя, что Завьялов произведет отталкивающее впечатление. Как все женихи, поглупевшие от счастья, он будет небрежно слушать и постукивать пальцем по столу. Ну конечно, хотелось увидеть ничтожество, заметить хоть черточку, недостойную Ольги, чтоб это как плетью хлестнуло по самолюбию и помогло отвернуться от нее. Короче, неудачник искал средства, пусть самого горького, лишь бы приглушить боль.

Настороженный и предельно собранный, он переступил порог кабинета с просторным столом в глубине; а за столом сидит приветливый Арсений Ильич в белом кителе. На стенах портреты в золотых рамах. Не торопясь отсчитывают время казенные стенные часы. Он говорит по телефону. Он кивает на кресло. Таган жадно рассматривает Завьялова, который вовсе не похож на жениха, поглупевшего от счастья. И по телефону — очень сдержанно, совсем без начальственных интонаций. В спокойных глазах ум и холодок, какой можно наблюдать у людей сильной воли. Все это поражает. И увеличивает боль. Теперь-то уж очевидно, что не Таган, а именно он, Завьялов, принадлежит к тем рыцарям, какие снятся девушкам. И он даже не радуется, принимает как должное…

Арсений Ильич положил трубку, благожелательно выслушал просьбу, записал номера пропавших вагонов.

— Вы из местной Сельхозтехники? — осведомился он.

— Нет. Я инженер-гидротехник, работаю в Ашхабаде, а здесь в командировке, — полностью отрекомендовался Мурадов.

С любопытством и живо оглядывая посетителя, Завьялов мог бы заключить, что они, вероятно, ровесники и здесь на одинаковых правах. Но, подумав так за своего соперника, Таган тотчас же безрадостно отметил про себя, что далеко не во всем их права одинаковы. На этот психологический экскурс ушли какие-то секунды, причем Завьялов, естественно, не мог и помыслить о столь сложных переживаниях посетителя; вдруг завел разговор на неслужебную тему.

— Можно вас порасспросить? Скажу сразу: не удивляйтесь, я невежда в ваших делах. Мотаюсь по станциям месяцами, а в здешних кишлаках не бывал. Так вот, я хочу знать, действительно ли такое уж золотое дно ваш Каракумский канал, как о нем звонят. Сколько хлопот с него! Целые составы грузов — сюда, бесконечные заявки в управление дороги — отсюда…

Таган отвечал без всякого воодушевления, но даже с чрезмерной профессиональной добросовестностью, предполагавшей слушателя слишком уж непосвященного, каким и выказал себя Завьялов. Тому нравилась диковатая отчужденность туркмена, и особенно — отчетливый профессионализм его суждений. Учтиво поблагодарив посетителя, он заверил, что теперь куда больше понимает, почему им нужны машины. И обнадежил: машины они скоро получат…

Не прощаясь, выразил желание проводить немного, но замешкался с бумагами на столе. Раздался звонок. Завьялов сделал знак — подождать. Звонили из локомотивной службы. Спрашивали, когда Завьялов освободится. И тут впервые Арсений Ильич процедил начальственное «через полчаса» и небрежно, с размаха швырнул на рычажки трубку, догнал у дверей Тагана и пригласил его позавтракать за компанию. Вот чего еще не хватало!

— Так как, инженер, составите?.. Можно на вокзал, можно в город, тоже близко.

— Очень сожалею, товарищ Завьялов, — насильно улыбаясь и с непонятным для собеседника напряжением выдавил из себя Таган. — Брат ожидает. Я уже давненько здесь в командировке, а с братом никак не встречусь.

— Гм… незадача.

— Если не возражаете, — вырвалось у Тагана, — составлю вам компанию до вокзала. Мне по пути.

— Добро. — Железнодорожник как-то пристально стал разглядывать его, а затем простецки спросил: — Где это вы такую рубашонку отхватили? Материалец, знаете… и сделано — заглядение!

— Нравится? Из Ленинграда привез дружок, гидрогеолог. — Таган сам придирчиво осмотрел грудь и рукава, точно искал изъяна в покрое или шитье. Ведь это он нарочно утром и одевался «с шиком», и тщательно брился, всяческий лоск наводил. Собирался на свиданье с Завьяловым. Рубашка цвета хаки, с карманами, и впрямь ока была недурна. Ее заметили, но легче от этого не стало. Слава богу, хоть ничего не подозревает общительный русский парень.

Затем оба шагают вдоль железнодорожного полотна, по улице, мощенной булыжником. Слева — дома, вывески служб, подчиненных русскому парню, а справа, на путях, связки вагонов и цистерн. В отдалении за путями просматривается городской пустырь, а еще дальше — степь, на пятисот километров, до самой Хивы. Туда, на степной простор, глядит Таган, шагает споро и покусывает губы.

Идут. Со стороны поглядеть — молодцы молодцами. Любопытный русак, как в кабинете, продолжает выспрашивать о разном. На вокзальной площади он опять жалеет об отказе туркмена позавтракать вместе, сверяет свой часы с большими, над головой, и начинает совсем уж по-свойски рассуждать и делиться мыслями с Мурадовым.

— Ого! Знаете, а мне можно и так: перекусить скоренько, послать в гостиницу за чемоданом, а самому добить все там, по локомотивной, да с первым попутным и отчаливать. Чарджоу, Бухара, Самарканд!..

— Когда попутный? — спросил Таган и тотчас же выбранил себя за неуместный вопрос.