Он усадил нас за крошечный столик между дверью на кухню и камином, рядом с большой и шумной провансальской семьей.
— У меня есть баранья нога, — сказал нам Морис. — Будете? — Мы признались, что подумывали о том, чтобы привезти нашу собственную баранью ногу и приготовить ее здесь, и он улыбнулся: — Сегодня такой день, когда нельзя оставаться без плиты.
Мы долго и вкусно ели и разговаривали о том, что прошедшие двенадцать месяцев пролетели так быстро, как двенадцать недель. Мы не так уж много успели за это время: наш французский все еще представлял собой смесь грамматических ошибок и строительного жаргона; мы умудрились пропустить весь театральный фестиваль в Авиньоне, гонку на ослах в Гуле, конкурс аккордеонистов, пикник, который Фостен устраивал в Нижних Альпах в августе, праздник вина в Жигонде, выставку собак в Менербе и еще кучу интересных событий, происходивших в большом мире. Весь этот год мы были погружены в себя, в наш дом и нашу долину, бесконечно интересную и разнообразную. Иногда она нас злила, иногда раздражала, но ни разу мы не почувствовали ни скуки, ни разочарования. А главное, она стала нам домом.
Морис принес стаканчики с marc и присел за наш столик.
— Счастливого Рождества, — сказал он по-английски и поспешил перейти на родной язык: — Bonne Année.
