Год в Провансе - [61]
Усилия Анриетты увенчались успехом, и как-то утром грузовичок, нагруженный низкими деревянными ящиками, пропыхтел мимо нашего дома по направлению к винограднику. Ящики столбиками расставили в начале каждого ряда, а Фостен, Анриетта и их дочка вооружились ножницами и принялись за дело.
Это была медленная и физически изматывающая работа. Внешний вид столового винограда не менее важен, чем его вкус, поэтому каждую гроздь следовало внимательно осмотреть и отщипнуть с нее все поврежденные или испорченные ягоды. Кисти росли низко, иногда касаясь земли, и хитро прятались за листьями. Сборщикам приходилось присаживаться на корточки, отыскивать и срезать кисть, выпрямляться, изучать ее, ощипывать лишнее и укладывать в ящик, а потом опять опускаться на корточки — в итоге они продвигались за час не больше чем на несколько метров. Жара стояла немилосердная, и снизу их припекало жаром, поднимающимся от раскаленной земли, а сверху солнце жгло шеи и плечи. Ни пятнышка тени, ни ветерка, ни короткого отдыха за весь десятичасовой рабочий день, не считая перерыва на ланч. После того как я увидел все это, вид лежащей в вазе кисти винограда неизменно вызывает у меня мысли о боли в спине и солнечном ударе. Уже в восьмом часу, измотанные, разгоряченные, но довольные, они зашли к нам выпить по стаканчику. Столовый виноград удался и дня через три-четыре будет собран.
Я спросил у Фосгена, нет ли у него претензий к погоде. Он сдвинул на затылок шляпу, и я заметил, что половина лба у него темно-коричневая, а другая — совершенно белая.
— Погода даже слишком хороша, — пробурчал он. — Так долго не протянется.
Он отхлебнул pastis и нахмурился, видимо представив себе широкий спектр грядущих несчастий: заморозки, грозу, ураганы, налет саранчи, лесной пожар и ядерный взрыв. Что-то из вышеперечисленного непременно должно случиться до сбора второго урожая. А если и не случится, Фостен всегда мог утешить себя тем, что доктор недавно посадил его на строгую диету для понижения холестерина. Одного этого вполне достаточно, для того чтобы пасть духом. Вспомнив, что судьба уже успела сдать ему черную карту, Фостен ободрился и выпил второй стаканчик pastis.
Я не сразу привык к тому, что теперь у нас имеется особое помещение для хранения вина — не бар, не буфет, не крошечная каморка под лестницей, забитая всяким хламом, а настоящий cave.[167] Там были всегда прохладные каменные стены, засыпанный гравием пол и достаточно места для четырехсот бутылок. Я обожал его. Я твердо решил наполнить его вином. Наши многочисленные гости и друзья столь же твердо решили опустошить его. Таким образом у меня регулярно появлялся повод для визитов на разнообразные виноградники. Мои друзья не должны страдать от жажды.
Во имя гостеприимства, а также из любознательности я посетил Жигонду, Бом-де-Вениз и Шатонеф-дю-Пап. Все они оказались просто большими деревнями, в которых думали и говорили только о вине. Caves, рекламирующие свой товар, попадались через каждые пятьдесят метров. Dégustez nos vins![168] Подобные предложения вызывали у меня неизменный энтузиазм. Я проводил dégustations и в гараже в Жигонде, и в замке неподалеку от Бом-де-Вениз. Я отыскал место, где бархатистый и выразительный Шатонеф-дю-Пап бесцеремонно разливали автомобильным насосом по пластиковым бутылкам и продавали по тридцать франков за литр. В другом, дорогом и претенциозном заведении я захотел попробовать marc, и из хрустального пузырька мне уронили одну каплю на тыльную сторону ладони — я так и не понял, что с ней надо было делать: лизать или нюхать.
Через какое-то время я стал без остановки проезжать деревни и сворачивать с шоссе там, где малозаметные, иногда скрытые деревьями надписи указывали дорогу на виноградники — туда, где зрели на солнце грозди и вино продавали те самые люди, что его делали. Все они были гостеприимны, все без исключения гордились своей работой, и знакомство с ними было лучше любой рекламы.
Как-то днем, выехав из Вакейра, я свернул с главной дороги и поехал по каменистой узкой тропинке, бегущей по винограднику. Мне сказали, что там я найду производителя белого Кот-дю-Рон, понравившегося мне за ланчем. Пара ящиков заполнят брешь в моем cave, проделанную во время последнего набега друзей. Я собирался заехать туда минут на десять, купить вино и возвращаться домой.
Тропинка вывела меня к группе невзрачных строений, образующих каре. Перед ними на широком, вытоптанном дворе гигантский платан отбрасывал густую тень. Сонная овчарка, заметив меня, пару раз неохотно тявкнула. Видимо, она заменяла здесь дверной звонок. От стоящего рядом трактора отделился человек в комбинезоне с грязными свечами зажигания в руках. Для пожатия он протянул мне локоть.
Я хочу купить вина? Да, конечно. Сам-то он сейчас занят — ремонтирует трактор, но обо мне позаботится его дядя.
— Edouard! Tu peux servir ce monsieur?[169]
Занавеска из нанизанных на нитки бусин на входной двери раздвинулась, и из-за нее, щурясь на солнце, вышел дядюшка Эдуард. На нем были безрукавка, синие рабочие штаны и ковровые шлепанцы. С первого взгляда неизгладимое впечатление производила толщина его стана, приближающаяся к толщине платана, но даже она меркла по сравнению с его носом. Я, во всяком случае, такого еще никогда не видал: мясистый, широкий, среднего между розовым вином и кларетом цвета, он был испещрен сетью красных прожилок, сбегающих на щеки. Несомненно, передо мной стоял человек, беззаветно любящий свою работу.
