Год спокойного солнца - [10]

Те годы показались сейчас неимоверно далекими. И память восстанавливала прошлое равнодушно, словно в чужом копалась, детали расплывались, исчезали. Страсти, некогда пылавшие, не вызывали в душе никакого отклика. Пыльным быльем поросло пережитое. И может быть, в забвении и есть великая сила жизни: иначе как было бы жить с таким грузом? Хотя и обидно, хорошее тоже забывается. А хорошего было немало. Его бы сохранить в себе все ощущения радости, наслаждения, пьяного вдохновения, — все, все… Да нет, не дано дважды войти в одну и ту же реку. Вот что обидно. Были же такие реки, куда и дважды, и трижды войти хотелось бы. Не дано. Жаль…

Настроение упало. Благостное чувство удовлетворения исчезло, хмель стал тяжелым. И думы пришли неприятные, не праздничные: про нового главного инженера, про этого мальчишку-выскочку. Ему бы у таких, как Сомов, учиться уму-разуму, а он в позу учителя встает, отца-командира из себя корчит. «Спрашивать буду по всей строгости за отступления от проекта». Он будет спрашивать! А материалы где? Ты сначала обеспечь, а потом требуй. Ничего, и не такие зубы ломали. Главные приходят и уходят, а рядовые остаются. На рядовых мир держится.

Но то, что он о себе подумал как о рядовом, еще больше распалило его. Поглядим, поглядим…

— Ты чего здесь застрял, пьяница несчастный? — с шутливой строгостью спросила жена, заглядывая в ванную, и добавила уже с досадой: — У-у, хорош. Развезло? Ложись-ка, я постель разберу.

Она бросила ему домашние тапочки.

— Гонють! — дурашливо заныл Сомов. — Из всех бань гонють… А пошто? Не мужской день, что ли? Или как?

Жена не отозвалась. Вздохнув, он нехотя закрыл крапы, стал вытирать полотенцем покрасневшие нога. И вдруг крикнул громко:

— А пошто?

Наталья Сергеевна сразу же появилась в дверях и произнесла строго:

— А ну прекрати сейчас же. Живо в постель!

5

Про женскую баню Кирилл Марату не соврал.

Ему в школу предстояло идти, в первый класс, и мама решила впервые в жизни поехать с ним отдыхать. Это сейчас обычное дело — в отпуск ездить. На курорт, по туристской путевке или «дикарями». А в те годы дома отдыхали: не баре какие на воды там всякие ездить. Но тут такое событие. Первые трудности Кирюше предстояли, вот и захотелось родителям, чтобы поднабрался силенок перед школой. Поехали вчетвером — он, мама и мамина подруга тетя Липа с дочкой, Иркой, чуть старше его. Выбрали село недалеко от Фрунзе: кто-то сказал, что там хорошо и жизнь недорогая. Поселились в чисто выбеленном доме, хозяева которого перебрались на сеновал. Было жарко, но не так, как в Ташкенте. Ну и обстановку сменили, это считалось самым важным. Продукты же и впрямь были дешевые, не то что в городе.

Теперь о той поездке Кирилл Артемович мало что помнил. Помнил, как на ярмарку ходили в соседнее село. Дорога была пыльная, солнце жгло, они уже и не рады были, что затеяли этот поход. Хорошо, подвода нагнала, подвезла. Зато уж на ярмарке было интересно, глаза разбегались от всякой всячины. Ну и баню, конечно, помнил. Баню, пожалуй, лучше всего.

Моечный зал был один, поэтому баня поочередно работала то как мужская, то как женская. Мама, конечно, одного Кирилла в мужской день пустить не решалась, купала в корыте. Но разве это купанье? Надо было хоть раз по-настоящему вымыться. Тогда тетя Липа сказала, что надо идти всем вместе в женский день: дети, мол, маленькие, ничего не понимают. Мама сначала не хотела, но потом поддалась уговорам. Пошли пораньше, к самому открытию. В бане пусто было, не парно и не очень жарко, сыро только. Оцинкованные шайки оглушительно гремели на скамьях и босые ноги по мокрому цементному полу шлепали звонко. У медных могучих кранов были деревянные тяжелые ручки, отполированные ладонями и потрескавшиеся от воды.

Детям и головы уже по два раза намылили, и спины натерли колючими мочалками, когда стали подходить другие женщины. Нагие, с тазами и мочалками в руках, они занимали места на широких скамьях, недовольно поглядывали на мальчишку, а потом стали ругаться: где это видано, такого парня в женскую баню водить, как не стыдно! Да его женить скоро!.. Сначала незлобиво ругались, скорее для порядка, но явилась какая-то тетка и такой крик подняла, что пришлось им, кое-как смыв мыльную цену, убираться вон. Кириллу стыдно было, он на Ирку смотреть не мог, вообще глаз не поднимал и все отворачивался, спиной норовил к девчонке повернуться. Но когда вышли на залитую солнцем улицу, широкую, пыльную, поросшую по обочинам крапивой, стало легче. Посмеиваясь, тетя Липа недобрыми словами отозвалась о крикливой бабе. Но мама удрученно молчала, ей перед сыном неловко было.

С Ирой он заново познакомился через много лет, уже во время войны. Тетя Липа окликнула его, а то он и не узнал бы ни ее, ни тем более дочку. Что-то у них с мамой разладилось после той поездки, тетя Липа не заходила к ним давно.

— Кирюша! Ты что же, не узнаешь! — удивилась она.

— Здрасьте, — засмущался он. — Я узнаю…

— Как живешь? Мама как, здорова? — тараторила тетя Липа; а рядом с ней стояла миловидная статная девушка и разглядывала его с любопытством. — А с Ирой чего не здороваешься? Помнишь, как отдыхать ездили? В баню еще ходили — умора!