Год собаки - [11]

У здания остановился школьный автобус: Девон прыгал перед ним, свирепо лаял, сверкал глазами и кусал шины. Как видно, он пытался загнать автобус в стойло.

— Девон, не надо! — завопил я, из последних сил бросаясь к нему. — Это не овца! Это не овца!

Водитель автобуса кричал на Девона и давил на гудок. Позади него слышались вопли детей и родителей. Но Девон, занятый шинами, ни на что не обращал внимания. Я подбежал к нему, крича: «Прекрати!» Он продолжал лаять как сумасшедший. Не зная, как еще привлечь его внимание, я пнул его по заду. Девон обернулся; когда он узнал меня, глаза его осветились удивлением и радостью — он явно приглашал меня присоединиться к забаве. Уши у него наконец-то встали торчком; впервые я видел его счастливым. Но скоро он понял, что я его счастья не разделяю.

Я пристегнул поводок и потащил Девона прочь, на ходу выкрикивая извинения водителю, детям, их родителям и всем окружающим.

— Он — пастушья собака, — объяснял я. — Как в фильме «Бейб». Он работал. Понимаете? Ему показалось, что автобус — это большая желтая овца… — И улыбался так широко и заискивающе, как только мог.

Как ни в чем не бывало мы отошли прочь, завернули за угол, и почти бегом бросились искать убежища в ближайшем парке. Я присел на скамью: Девон стоял передо мной, тяжело дыша и глядя виновато. Уши у него снова опустились.

Я с трудом переводил дух и думал о том, что за время этого приключения он несколько раз побывал на волоске от смерти.

— Девон, — заговорил я устало. — Какого черта ты вытворяешь? Пасти автобусы нельзя! И убегать от меня нельзя! Нельзя убегать, понятно?

Девон привстал на задние лапы и, опершись о мои колени, потянулся лизнуть меня в лицо. Я обнял его, и в первый раз за наше знакомство он завилял хвостом.

Я хотел сказать, что никогда его не брошу, но вовремя остановил себя. Пока что я этого обещать не могу. Не стоит давать обещание, не будучи уверенным, что сможешь его выполнить, особенно собаке, которая смотрит на тебя так, словно все понимает.

Собаки не понимают, о чем мы говорим (впрочем, насчет Девона я не уверен), но всегда знают, на чьей мы стороне. Я хотел как-то дать Девону понять, что люблю его и беспокоюсь о нем. Хотел, чтобы он простил меня за тот пинок. Собачники — не святые, и каждому хозяину случалось терять самообладание, особенно в сложных и опасных ситуациях. Тем более что я от природы особой терпеливостью не отличаюсь. Однако постоянно кричать на собак или бить их не стоит, хотя бы потому, что это на них не действует, не говоря уж обо всем остальном.

Следующие несколько дней всякий раз, когда, уезжая из дома, я смотрел в зеркало заднего вида (после того как Девон вспрыгнул на стол и скинул на пол телефон с автоответчиком, дома мы решили его не оставлять, а оставляли во дворе). Меня ожидала одна и та же картина: пес преспокойно сидел на тротуаре по эту сторону запертой калитки. Я не мог понять, как ему это удается?

Я пробовал его перехитрить. Оставлял Девона на заднем дворе, садился в машину, подъезжал к парадному входу, вбегал в дом и бросался к окну в надежде увидеть, как он выбирается на улицу. Бесполезно: Девон спокойно сидел во дворе и смотрел на меня невинными глазами.

Однажды после такого эксперимента я сел в машину, проехал квартал, а затем вышел из машины и тихонько отправился домой пешком.

Двор у нас огорожен выбеленным деревянным штакетником. В окно я увидел, как Девон просовывает нос поочередно в каждую щель между планками. Вот он нашел болтающуюся планку — и усердно заработал носом, сдвигая ее в сторону. Затем протиснулся в щель и — клянусь, я видел это своими глазами! — вернул планку на место, скрывая следы своего побега. Оказывается, он умеет прятать улики!

Я с воплем бросился к задней двери. Довольно глупо с моей стороны: ругать пса имеет смысл, только когда ловишь его на месте преступления — несколько минут спустя он уже не понимает, за что на него сердятся. Но мне казалось, что этот пес поймет! Девон встретил мой гнев вызывающим взглядом. На морде у него ясно читалось: «Оставил меня одного — что ж, пеняй на себя!»

Девон жаждал любви, но одновременно стремился к независимости. Никакие испытания не убили в нем гордость и стремление к свободе.

Мне вспомнилось описание бордер-колли, приведенное в книге Джанет Ларсон: «Со знакомыми он благороден, с незнакомыми свиреп и не позволяет подкупить себя ласками… Днем его черная шкура наводит страх на воров, ночью — позволяет ему сливаться с окружающей тьмой и делает его невидимым для волков и скотокрадов». Неужто я всерьез надеялся, что такую собаку удержит какой-то штакетник?

Все современные бордер-колли, по словам Ларсон, ведут свое происхождение от двух псов. Один из них — Старина Хемп, знаменитый чемпион конца XIX века. Он начал побеждать на состязаниях пастушьих собак в годовалом возрасте и оставался чемпионом до конца жизни — случай среди собак неслыханный. Старина Хемп умел обращаться с овцами, но с людьми был суров и неласков: в его повадках ярко проявлялись исконные черты шотландских овчарок — резкий, угрюмый нрав и неприязнь к чужакам.

Второй предок нынешних овчарок, Старина Кэп, выращенный в 1900-х годах заводчиком по имени Джеймс Скотт, отличался более мягким нравом. Ему-то и обязаны улучшением темперамента современные овчарки, по крайней мере некоторые из этой породы.