Год со Штроблом - [80]

Потом она видела в окно, как брат со Штроблом прошли мимо березок и свернули за угол. Руки у Штробла успели загореть. «Ему бы сегодня надеть белую рубашку, — подумала Норма. — Было бы подходяще». И мысленно представила себе Веру в белом платье. Да, белое пошло бы к ее черным волосам и черным глазам. «И тогда они смотрелись бы вместе, — подумала Норма, — да еще как!» Сняла чехол с машинки, нервным движением заправила чистый лист бумаги.

Начал цвести дрок. Он пламенел справа и слева от тропинки в бывшем сосняке — его почти весь вырубили и выкорчевали, — которая вела к шоссе. На рябинах раскрылись белые зонтики. Прямо у них из-под ног шмыгнул в сторону зайчишка.

Когда Штробл объяснил, что изменилось на участке за три дня его отсутствия, Шютц сказал:

— Эрика написала нам из Минска. У Фанни такое ощущение, что Эрика к тебе вернется. Она считает, что Эрике, наверное, было необходимо пожить с тобой порознь.

Штробл наблюдал, как невдалеке бульдозер, опустив щит и громко урча, таранит кусты ежевики, цепкие корневища и пни. Шютцу он ничего не ответил.

— Ты знал, что она закончила дипломную работу? — спросил Шютц.

Штробл покачал головой. Тем временем они оказались на дороге и шли навстречу ветру, поднимавшему тучи пыли. То и дело приходилось сходить на обочину, пропуская идущие на большой скорости самосвалы и бетоновозы. Они подошли уже к главному зданию, и Шютц забыл, кажется, о своем вопросе, но Штробл вдруг проговорил:

— Из Минска, значит…

И вдруг в нем словно какой-то выключатель щелкнул: сразу вернулся к этой несчастной истории с зашпаклеванным полом и покрытием, которое кем-то испорчено, грозился лишить виновных премии и, с другой стороны, предъявить финансовые требования к смежникам, у которых хватило ума черт знает куда унести сварочные аппараты.

На участке Штробл первым делом остановился проверить, как продвигается работа у Эрлиха и Карла Цейсса, а Шютц подошел к Зиммлеру — тот помахал ему рукой. Оказалось, ничего особенного, просто Зиммлер закончил свой цикл, собрался ехать домой и хотел перед отъездом заплатить партвзносы. Достал из нагрудного кармана несколько купюр, отложенных заранее.

— У меня при себе ничего нет, — сказал Шютц. — Ни ведомости, ни печати. Я что, по-твоему, с собой их ношу? Заходи в обеденный перерыв в барак.

— А вдруг тебя там не окажется, что тогда, а?

— Заплатишь в следующий вторник. Все равно я принимаю взносы при следующей пересменке циклов.

— Я хочу заплатить сегодня, — Зиммлер послюнявил палец и принялся пересчитывать купюры.

Шютц начал терять терпение. На Зиммлера его вид никакого впечатления не произвел.

— Лучше сегодня, — гнул он свою линию, — если на неделе ко мне приедут каменщики, что тогда, а? Придется мне взять отпуск, и во вторник меня на стройке не будет.

«У него, кажется, не все дома, — подумал Шютц. — Ни с того ни с сего собирается взять отпуск. Из-за какого-то крольчатника, наверное!» И переспросил:

— Что-то я тебя не понял! Отпуск? Ты разве заявление подавал?

— Может, и обойдусь, — Зиммлеру явно хотелось дать Шютцу понять, в какой запутанной ситуации он оказался.

Все его сложности связаны с тем, что он не знает, когда к нему приедут каменщики.

— Пусть они назначат точный день. Тогда напишешь заявление, мы разберемся, решим, кем тебя подменить.

Зиммлера вывести из себя непросто. Он и сейчас не разозлился, а сказал с упреком:

— Думаешь, эти дружки только и мечтают подвести мне пару стен под крышу? Они согласились только потому, — объяснял он, — что Клаус Зейферт — это их бригадир — женат на кузине моей жены. Не сомневайся, у них есть варианты почище моего, понял? Возьми, к примеру, летние дома отдыха для предприятий. Знаешь, сколько они на этом заколачивают? А насчет времени, так это у них, как у нас. Они тоже работают в цикле. В Шпреевальде. Если не повезет, останусь я со своей известкой и кирпичами на бобах. Положим, пиво, которое я для них закупил, не пропадет. А стены-то сами не вырастут, а? — Зиммлер вошел в раж, щечки его раскраснелись. — Ты что, не знаешь, как оно в жизни бывает, а, Шютц? Лет пять подряд тесть повторял как заведенный: «Вот построят в городе высотный дом для ветеранов труда — вы от меня и избавитесь!» Теперь дом построили. Уезжает он? Жди! Тысяча всяких причин! «Что станет с вишнями, когда некому будет отпугивать скворцов? А вдруг дочь решит избавиться от домашней птицы? Свинарник-то уже пуст!» Об отъезде больше ни слова. Дети повырастали; им нужно побольше места, правда? А сколько комнат в таком домишке, как наш? Три, не больше. Вот и выходит, что пристройка мне нужна как воздух. И значит, от каменщиков я завишу, как от господа бога. Может, на следующей неделе они освободятся. Откуда мне знать?

Шютц не раз и не два пытался прервать этот поток слов. Наконец удалось. Но что ему оставалось? С цифрами и фактами в руках доказывать Зиммлеру, что каждый сварщик и каждый час его работы — на строжайшем учете, особенно в последние недели? Как будто для Зиммлера это новость!

Отпуска расписаны. Сейчас лето. И надеяться, что кто-то уступит тебе очередь, глупо. Составленный ими график отпусков учитывал всевозможные и необходимые перемещения рабочих. Дать внеочередной отпуск? Немыслимо!