Год со Штроблом - [60]
В общежитие к Шютцу первым, еще до Герберта Гаупта, пришел Берг. На его худощавом лице было написано возмущение. Он терпеть не мог, когда партийный секретарь шел на поводу у своего начальника цеха, например, и делал ему уступки. Нельзя ни на секунду забывать о своем партийном долге!
— Почему ты отпустил Штробла после его нескольких ничтожных слов! Он ведь всем своим видом показывал, что совершенно с вами не согласен! К критике он привык. Думаешь, его проняло, что свой выговор он все-таки получил? Да, но как? Внутренне негодуя, если я не ошибаюсь. И ты был просто обязан призвать его к ответу. Перед всеми коммунистами! Чтобы он ответил ясно и не увиливая. Чтобы он сообразил, что никакой он не герой, а всего лишь напакостивший себе и остальным Штробл. И ты ни в коем случае не имел права давать ему спуска, пока он не сказал бы того, чего ждали от него как от члена партии!
Шютц подумал, что никакого прока от Штробла, признавшегося в том, что он напакостил себе и остальным, нет и быть не может. И сказал это вслух, хотя Берг хотел его перебить. Он ни за что не поверил бы Штроблу, если бы тот при теперешних обстоятельствах вот так сразу, вдруг повинился бы перед товарищами, если бы он «расплакался».
— Подведем итоги! — решительно проговорил Берг. — Неправильная линия поведения Штробла объясняется неудовлетворительным уровнем идеологической работы цехового бюро, о чем, между прочим, Шютц почему-то ни словом не обмолвился. Пусть партбюро обсудит сложившуюся ситуацию и сделает необходимые выводы. И невзирая на личности!
У Шютца вертелись на языке злые слова, но Берг уже поднялся, кивнул и вышел в коридор.
— В чем-то он прав, а? — начал Зиммлер и покачал головой, словно сокрушаясь, что он сам раньше до этого не додумался.
— Ты тоже с ним согласен? — спросил Шютц Герберта Гаупта.
Они вместе шли к машине, Гаупт ответил ему, когда они оказались у самой машины.
— Может быть, тебе покажется слишком обобщенным то, что я тебе скажу, но иногда приходится именно обобщать, а не говорить о частном случае: важно, как ты сам относишься к тому, что решило собрание. Нужное это решение? Правильное? Ошибочное? Тебя выбрали секретарем и от тебя ждут твердых, уверенных шагов. Тебе придется отчитываться перед людьми, и твои показатели выражаются вовсе не в процентах плана, а в людях, изменившихся и выросших. И перед тобой встанет вопрос, помог ли ты сделать шаг вперед своему другу Штроблу. Если ты полагаешь, что сегодня сделан шаг в этом направлении, — имеешь право гордиться! И не вешай нос!
Перед началом собрания Шютц сказал Герберту Гаупту:
— В пятницу я поеду домой! Пусть даже исчезнут куда-то целые системы труб с насосами в придачу — поеду!
Не было у него сейчас на душе не только этой веселой радости, но даже и тени уверенности, что поедет.
Штробл стоял в нескольких шагах от них, обсуждая с Гасманом, когда им удобнее встретиться, — работа уже захватила его.
Подавая Герберту Гаупту руку на прощание, Шютц сказал:
— Желаю тебе всего самого-самого доброго.
Уже сидя в машине, тот ответил ему:
— И еще одна вещь. Я хорошо знаю Штробла. Наверняка лучше, чем Берг, и поэтому скажу тебе: я-то верю, что что-то в нем с места сдвинулось. Одного одно задевает, другого — другое. Выговор — это заноза, которая засела в Штробле глубже, чем кажется. Спорим?
Предложение поспорить было обращено к Штроблу, который подошел к машине и с чувством пожал руку Гаупта.
— Черт бы его побрал, этот выговор! — ответил Штробл.
Машина отъехала. Они смотрели ей вслед, пока она не скрылась за поворотом.
— Когда ты едешь, в пятницу? — спросил Штробл.
— Ночным, — ответил Шютц.
— Тогда назначим после обеда совещание с друзьями?
— Можно.
— Значит, заметано, — сказал Штробл.
Мысленно он писал письмо Эрике: «Это новый этап моей жизни, Эрика. Тебя нет, и работа валится у меня из рук. Не усложняй мою жизнь! Прошу тебя, приезжай!»
Когда Шютц поедет домой, он бросит письмо в почтовый ящик в их городе. И, как знать, может быть, в воскресенье она приедет? Он видел Шютца, погруженного в собственные мысли, совершенно ушедшего в себя. Штробл не слышал, что Берг говорил Шютцу, но почти безошибочно догадывался, в кого он пускал свои стрелы. Толкнув Шютца в плечо, он проговорил:
— А теперь давай сядем и обмозгуем, что мы в пятницу предложим друзьям. Идет, старина?
29
Как-то незаметно ушла зима. Сперва в воздухе появился запах влажной хвои. Потом твердые сережки орешника изогнулись, как ослабевшие гусеницы. Из блестящих почек проклюнулись острые листочки берез. И постепенно серовато-бурые ошметки зимы прикрыло легчайшей зеленой кисеей.
Дождь просачивался во мхи, в прошлогоднюю траву под окном барака. С ветвей сосен тоже стекала влага. Опершись локтями на подушку, Норма наблюдала, как падающие с крыши крупные капли бесследно исчезают в земле. Устав сидеть в этой позе, откинулась на подушку, оглядела комнату при свете дня.
Молли, подружка Улли Зоммера, улыбчиво смотрела с портрета на стене на своего тихо похрапывающего жениха. У нее были блестящие глаза, трехмесячная завивка, яркие накрашенные губы. Портрет Молли прибила к стене каблуком босоножки и пригрозила Улли:
