Год со Штроблом - [59]

Потом они сидели в «Штруке», пили кофе. Шютц рассказывал о Штробле, о Вернфриде, об истории с зазубриной и ее последствиях. А Герберт Гаупт сказал ему:

— Тебе нелегко придется с ним, даже после этого прокола. Чем дольше ты будешь работать с ним плечом к плечу как партийный секретарь, тем все более высокие требования ты обязан предъявлять к нему. У тебя есть партбюро. Все поставленные Штроблом цели вы непременно должны перепроверять с точки зрения партии: действительно ли это предельная черта на шкале достижимого и необходимого сегодня? И хорошо ли это для тех, кто трудится рядом с вами? Например, выполнение плана, которое «основа» требует от Штробла, — всегда ли увязываются насущные задачи дня и интересы наших людей? Возьмем работу по циклам. Нужна ли она руководству? Да! Трехсменную работу оно обеспечить не в состоянии, вот оно и очень радо, что благодаря циклам субботние и воскресные дни «закрыты». Нужен ли цикл монтажникам? Да! Поездка домой по субботам отнимает много времени, при циклах свободного времени остается больше. Но разве цикл — это рабочая смена, подходящая по своей продолжительности людям, которые хотят жить все лучше и лучше? Нет! Загляни хотя бы в общежития. После двенадцатичасовой смены рабочий выпьет еще, положим, бутылку-другую пива. И — сразу спать! Приходится ли тут говорить о культуре, об организации активного досуга, об учебе!

Получается, что рано или поздно нам придется найти лучший способ организации рабочего времени, чем цикл. То есть рано или поздно партия, а это значит ты, Зиммлер и другие, потребуют от руководителя своего подразделения, от Штробла например, «предложи, как нам использовать рабочее время получше», а потом вы все обсудите, взвесите, разберетесь, действительно ли его предложения в ваших общих интересах и в интересах дела. И затем потребуете, чтобы он, неважно, зовут ли его Штробл или по-другому, доказал вышестоящему начальству, что так оно будет разумнее и целесообразнее.

Шютц помолчал немного, потом сказал:

— Иногда я сомневаюсь, под силу ли нам такое? Ну, много ли я вижу? Или Зиммлер? Целый день мы торчим в головных боксах, на строительных лесах, на своем рабочем месте, а нас призывают ставить и решать вопросы, для которых необходимы знания и кругозор плановика, начальника участка, да мало ли кого!

— Справитесь, — сказал Герберт Гаупт, — как и везде коммунисты справляются. Тебе, конечно, придется со временем пройти учебу в партшколе, придется, придется, не поднимай рук вверх, это тебе многое облегчит в последующей работе.

— Когда еще это будет, — покачал головой Шютц. — Ты лучше мне вот что объясни: как ты добился, что здесь все прислушивались к твоему слову, даже Вернфрид, который, если разобраться, почти ни с чьим мнением не считается?

Герберт Гаупт улыбнулся:

— Не знаю. Все, в конце концов, сводится в подходе к людям. Как ты с людьми разговариваешь, как их выслушиваешь, как отвечаешь. Замкнутость, вольная или невольная, никому на пользу не шла. Члену партии тем более. Если кто пытается отойти в тень, ты его в покое не оставляй, тормоши. И никогда не думай, что люди, которые делают вид, будто желают, чтобы их оставили в покое, действительно этого хотят. Возьми историю с зазубриной. Если бы вы толково поговорили с людьми, то никакой Карл Цейсс не перепугался бы, как зайчишка, и никакой Вернфрид не стал бы выкидывать коленца, чтобы потешить свое тщеславие. Кстати, что у вас теперь с Вернфридом за отношения?

Шютц пожал плечами.

— Отношения? Никаких, — это признание явно было ему неприятно. И добавил: — Знаешь, чего бы я очень хотел? Чтобы ты остался у нас до завтра. Побудь на собрании. Не захочешь — не выступай. Но если бы ты поприсутствовал, а после мы бы потолковали, это было бы хорошо. Не беспокойся, домой мы тебя отправим на нашей машине.

— Штробл терпеть не может, когда его машину используют для подобных целей, — сказал Герберт Гаупт. — А ведь вы как будто собираетесь завтра восстановить его в должности?

— Да, — ответил Шютц. — И самое время. А насчет машины ты напрасно. Тебе он даст ее, и с радостью.

На другой день состоялось партсобрание, которое открыл Шютц. Первым взял слово Берг. Он поблагодарил Герберта Гаупта за хорошую работу и под аплодисменты преподнес ему букет цветов. И сразу, без проволочек, перешли к основному вопросу. Шютц ограничился тем, что назвал основные факты, явившиеся причиной ошибочного поведения некоторых товарищей в случае с «двухсоткой». Он перечислил их в следующем порядке: Шютц, Штробл, Зиммлер. Каждый из троих осознал свои ошибки и сделал выводы. Каждый из троих выступит перед собранием. «Бюро предлагает объявить партийное взыскание члену партии, который, будучи руководителем, принял в корне неверное решение, то есть товарищу Штроблу. Высказывайтесь, товарищи!»

Товарищи высказались. В том числе Шютц и Штробл. Последний неохотно, в глубине души не согласный с выговором, хотя и признал справедливой критику в целом. Шютц ощутил это и подумал: «Ожидать сейчас от него большего нет смысла». И еще он подумал: «Это вообще первый случай, когда мы принимаем какое-то решение, не посоветовавшись со Штроблом и, по сути дела, против его воли. Когда я дал согласие на досрочную сдачу первого блока, было иначе: я знал, что на моем месте Штробл поступил бы так же. Не то сейчас — он поступил бы именно иначе. Критика? Пожалуйста. Но выговор?» Он представлял себе, какими глазами смотрит на него Штробл. Поставил вопрос на голосование. Штроблу был объявлен выговор.