Год со Штроблом - [5]

Фанни увидела, как Герд шевелит губами, но слов не разобрала, хотя он стоял почти вплотную к ней. Это было как бы предчувствием, что, стоит поезду увезти его на несколько сот километров, между ними возникнет невидимая стена. Шипение кончилось — и предчувствия словно и не было.

— Возьми такси, поезжай домой и прими горячую ванну, — громко проговорил Шютц, заботливо поднимая воротник пальто Фанни и укутывая шею шарфом.

— Садимся! — требовательно сказал Штробл, протянул Фанни руку и ободряюще похлопал Шютца по спине.

— Что бы тебе не остаться дома, — сказал Шютц Фанни, притянул ее к себе, еще раз ощутив прикосновение ее холодной щеки к своей. И вошел в вагон вслед за Штроблом. Тот уже опустил окно и уступил место у него Шютцу. Поезд тронулся.

— Обними за меня детишек, — говорил Шютц, высунувшись из окна, — и дай толстяку по мягкому месту, если не будет слушаться.

Фанни кивнула. Она ускорила шаг, потом побежала, не вынимая рук из карманов пальто.

— Непременно возьми такси! — крикнул Шютц, но паровоз снова выпустил пар, и Фанни его, конечно, не расслышала, а если и да, то вряд ли последует его совету. Он знал: никакого такси она брать не станет. Зажав носовой платок в кулаке, она будет стоять на перроне, пока поезд не скроется из виду, и лишь после этого пойдет домой. Улицы в это время пусты и никто не увидит слез на ее лице.

— Пошли, — сказал Штробл, с силой открывая дверь купе, — я объясню тебе, что нам предстоит в Боддене.

3

Широкая водная гладь перед поросшим вереском желтым песком побережья. На западе оно доходит до стен города, на севере как бы граничит с большим, покрытым зеленью островом, а на востоке выходит далеко в туманное море — таково побережье, именуемое Бодденом. Над водой носятся чайки, альбатросы, другие птицы. По берегам там и сям разбросаны маленькие селения, в них живут крестьяне, рыбаки, отдыхающие. Так оно было до того дня, когда проектировщики электростанции провели своими циркулями на картах окружности, и зеленая окраска или голубая штриховка входивших в круг земель говорили о том, что здесь не найти ничего, кроме пустошей, болот и трясин. Стрела указывала в сторону мыса, устремившегося в Бодден[4]. Отсюда река, впадающая в залив, будет отведена в канал; потом она охладит нагретые до высоких температур агрегаты и через западную оконечность мыса снова вернется в Бодден. Несколько квадратных километров вересковых пустошей, пустынных солончаков и перелесков, в которых еще расцветали орхидеи, гнездились морские ястребы и водились черные гадюки, были объявлены районом стройки будущей атомной электростанции. Появились строители, проложили железнодорожные пути, шоссейную дорогу. За ними последовали подземщики, с помощью мощных механизмов вырывавшие деревья с корнями из земли. Бульдозеры выравнивали стройплощадку, грейдерные экскаваторы копали русло канала. Приехали бетонщики, каменщики, плотники; они вязали арматуру, укладывали фундамент и возводили здания, которые по сравнению с выраставшими одновременно столовыми, прачечными и строениями, где размещалась администрация, казались огромными бетонными кубами, поставленными рядом с игрушечными кубиками.

Примерно в это время главк получил распоряжение командировать на стройку в Бодден наиболее способных и по возможности знакомых с монтажом атомных реакторов специалистов. Отдел монтажа парогенераторов делегировал Штробла. Тот, работавший на стройке в Шпреевальде, мысленно составил список тех, кого помнил еще со времен монтажа в Штехлине; он подумал о Зиммлере, подумал о Шютце и внимательно пригляделся к тем, кто трудился с ним рядом сейчас в Шпреевальде; остановил свой выбор на Эрлихе и под конец на Вернфриде. Из отобранных им людей Зиммлер согласился немедленно, а Эрлих и Вернфрид — после некоторых бухгалтерских операций, когда подсчитали, сколько же они получат по тарифной сетке, плюс почасовая оплата, плюс премиальные, плюс надбавка за отдаленность и в конечном итоге надбавка за работу на строительстве атомной электростанции, и сравнили с тем, что получали на руки в Шпреевальде. Шютц же дал согласие после того, как Штробл подкрепил свое личное приглашение официальным вызовом с тремя подписями. Но с того момента, как Штробл с первыми монтажниками прибыли на стройку, прошел почти целый год, и монтажные работы уже шли полным ходом.

— Сейчас мне нужен ты, — сказал Штробл Шютцу.

Он лежал, сплетя руки под головой, на своей полке и ждал вопроса: «Почему именно сейчас?» Ответить будет несложно: теперь все зависит от монтажников. От их работы зависит, будет ли сдан объект в срок, как запланировано, — к концу года.

Шютц, лежавший на противоположной полке, не догадывался, что Штробл улыбнулся, вспомнив, как он несколько недель назад прикидывал, кого бы вызвать. Он мысленно перебирал людей, которых хорошо знал, в том числе и Шютца. Сначала он отказался от его кандидатуры: одного того, что они хорошо ладили, тут мало. Но потом снова вернулся к ней, как бы перепроверяя себя. Что побудило его увидеть в тогдашнем сорвиголове человека, которого он хотел бы видеть рядом с собой? И наконец понял, что именно. Помимо прочих привлекательных качеств (а Штробл, разумеется, навел о Шютце справки в «основе», разузнал, что с ним стало), помимо них, значит, Шютц обладал зарядом юношеского задора. Он не был массой застывшей, из него можно было лепить. И он, Штробл, займется этой лепкой, запустит его на полный ход. Нынешняя стройка несравненно сложнее той, в Штехлине, но монтажники преодолеют все препятствия этого сложного года.