Год со Штроблом - [2]

В первое время они встречались настолько часто и проводили друг с другом столько времени, сколько это мог позволить себе солдат мотопехоты, получивший увольнительную. А значит, встречались нечасто и ненадолго. В остальное же время Шютц учился за возможно короткое время выкапывать окоп полного профиля или поточнее и покучнее укладывать пулю за пулей в маленькую мишень, за что можно было получить дополнительное увольнение в город.

В прошлом — жизнь в трехкомнатной квартире в Лойхтенгрунде, в прошлом — время в Штехлине. На 1 Мая и на Новый год Штробл присылал ему открытки. Он писал:

«Я всегда говорил: только успеешь научить парней чему-то путному, как их забирают в армию. Когда мотопехота сможет обойтись без тебя? После Штехлина мы перебираемся в Шпреевальд. Хочешь, старик?»

Единственное, чего Шютц хотел, — быть вместе с Фанни. Фанни писала ему письма, он писал письма Фанни, по три штуки на неделе, а иногда и по воскресеньям. Если он получал увольнение на день, Фанни ждала его у казармы, и если больше, чем на день, они, сначала на автобусе, а потом поездом, ехали в ее город, где Фанни жила в небольшой комнатушке, где надо было вести себя очень тихо, чтобы не беспокоить тетушку Фанни.

После полутора лет знакомства, или половины всего срока армейской службы, Шютц и Фанни поженились.

— Оставшиеся полтора года мы как-нибудь перетерпим, — сказала Фанни, — потом мы ведь всегда будем вместе.

Шютц продал свой мотоцикл МЦ-250 и приобрел МЦ-350, на который уже давно зарился: его технические характеристики он способен повторять наизусть и во сне. На нем он куда скорее попадет в городок Фанни.

Они искали подходящую квартиру и нашли для начала две смежные комнаты. Тут Фанни родила первого ребенка, и они переехали в настоящую квартиру. Когда же родился второй, даже эта квартира стала тесноватой.

Годы службы в армии были позади. Шютц работал на монтаже котлов и насосов в «основе», как они называли головное предприятие комбината. Там же он и встретился со Штроблом. Первый раз, когда Штробл шел на собрание, начинавшееся через какие-то несколько минут, и еще раз, когда Штробл собрался на новую стройку, ту, что в Боддене. Они радостно приветствовали друг друга: «Ну, как дела, как жизнь молодая? Не хочешь ли ты?..» Желание-то у Шютца было, что доказывали его вопросы об этой стройке. Как-то Штробл спросил его:

— Что я слышу? Тебя вроде избрали в постройком? Никак хочешь стать незаменимым человеком?

Шютц не хотел стать незаменимым. Он пришел к этой выборной должности тем же путем, что и каждый, если он в общественной работе не нуль. И раз его выбрали, он делает свое дело. Так что Шютц ничего на слова Штробла не ответил. Только улыбнулся, пожал плечами и сказал, что работа на стройке, работа вместе со Штроблом его привлекает. А когда Штробл исчез, исчезли и мысли о стройке, по крайней мере, почти. Фанни — вот что осталось.

Когда Фанни работала в утреннюю, она встречала мужа после смены, и дети бежали ему навстречу. Если шла во вторую, то Шютц сперва заходил за дочкой в ясли, а потом за мальчиком в детский сад. Он не особенно сердился, когда они начинали хозяйничать в кучкак аккуратно сложенных деталей мотоцикла или загоняли куда-то пустые магнитофонные катушки. Потом они вместе приводили все в порядок, ужасно воображая о себе при этом, и радовались, когда Фанни их хвалила. Поужинав с детьми, Шютц усаживал их в ванну, плескал в воду несколько пригоршней детского шампуня и командовал: «Мойтесь!» Это всегда сопровождалось писком и разбрызганной по всей ванной комнате водой, но дети любили такое купание куда больше, чем основательное мытье с мылом и губкой, которое затевала Фанни. Досуха вытерев детей и уложив их в постель, Шютц начинал вертеть ручку радио, искал легкую музыку и радовался, когда натыкался на отличную вещь, особенно переложенную на битовый лад классику.

Иногда они перезванивались с Уве, время от времени он заглядывал к фрау Швингель, интересовался, как идут дела у Нормы, давно перебравшейся в однокомнатную квартиру, где ее почти никогда нельзя было застать, тем более расположенной по-доброму побеседовать с братом. Чаще всего и фрау Швингель не могла ему ничего толком сказать о Норме; в такие дни Шютц не мог отделаться от ощущения собственной вины: старший брат обязан больше заботиться о младших. По телевизору Шютц смотрел «Технику и науку», спортивные передачи и международные обзоры. Когда Фанни была свободна, а в кино показывали интересный фильм, они отправлялись в кино. После заходили в закусочную на углу и выпивали по кружечке пива. Если хотели, шли на концерт или на спектакль в новый городской Дом культуры, а то и просто потанцевать. Иногда Фанни говорила:

— Не знаю, что бы я без тебя стала делать…

И вот на столе стоит сумка в красно-зеленую клетку.

— Смотри, не забудь, — сказала Фанни и пододвинула к сумке листок бумаги. Сейчас он там и лежит.

«…Товарищ Герд Шютц, 27 лет, монтажник трубопроводов, с первого января назначается бригадиром на строительстве в Боддене…»

— Он должен быть при тебе, там специально указано, — говорит Фанни, не поднимая головы, берет целую охапку нижнего белья и носков и сует в сумку.