Год со Штроблом - [47]

Город нуждался в рабочих-строителях и стройматериалах. Требовались повара и кухонный персонал, продавщицы и почтовые работники, истопники и уборщицы — весь этот народ предстояло привлечь из всех уголков округа для обслуживания строителей и эксплуатационников АЭС.

Производились точные и подробные расчеты, при этом непременно указывалось, на скольких специалистов в каком году можно рассчитывать, подразумеваются ли те люди, которые будут строить электростанцию, или те, кто будет ее обслуживать. Но кто это сказал — «обслуживать»? Разве такое малозначащее слово подобает употреблять, говоря о столь значительном предприятии? Не уместнее ли говорить о «производителях работ»? А разве человек, что-то производящий, не есть «производитель работ»? Для изящного словотворчества времени нет, итак, назовем их «производителями работ».

И это они устроили бал-маскарад? За год до принятия в эксплуатацию первого блока? В такие дни, когда не должно случиться, ну, совершенно ничего такого, что могло бы поставить под удар конкретные плановые сроки? Но что значит не должно случиться… Они просто ничего подобного не допустят. И они построят свою АЭС, тут нет двух мнений. А там, где год спустя приступят к работе операторы и дозиметристки, техники-турбинщики, механики-эксплуатационники, молодые ребята уже сегодня учатся у советских специалистов в самых разных областях. А целая дружина плановиков и экономистов, бухгалтеров, машинисток и телефонисток, девушек в почтовых оконцах и старик, выдающий талоны в столовой, — все они вместе уже сегодня создают по мере сил здание того, что вскорости будет возглавляться генеральным директором АЭС, иметь секретаря парткома и председателя профкома, что будет всеми именоваться Народным предприятием «Атомная электростанция». Но сегодня все они скромно называются «производителями работ».

Но отчего бы им и не попраздновать, «производителям работ»? По какой такой причине? Да и строителям заодно? Правда, и это слово выбрано не особенно удачно. Зато удобно! Незачем перечислять представителей всех профессий. Одновременно оно позволяет считать их теми, кем они сами себя считают, а попросту говоря, людьми, которые эту штуковину ставят на ноги и поэтому могут себе позволить по-отечески посоветовать разным там специалистам в белых халатах и ангелам-хранителям по защите от излучения, требующим соблюдения повсюду стерильной чистоты: глядите в оба, не повредите того, что мы вам построили!

Карнавал есть карнавал, а в аду все равны: марксисты, атеисты, специалисты. Две недели кряду в районном Доме культуры черт знает что творилось: пилили, вколачивали гвозди, пахло клеем и краской, целые тюки тюля и кипы блестящей бумаги превращались в причудливые рожи и скачущих верхом на помеле ведьм, сооружалось чистилище, имитировались решетки для медленного поджаривания грешников, страшные адские пропасти и уютные укромные уголки для разномастного сброда, прописанного в аду.

Потому что девиз карнавала: «Встретимся в аду!» Кто сюда не вхож, пусть пеняет на себя. Но разве им не место здесь, этим разбойникам, жандармам и солдафонам? Только как сюда затесался сам господь бог? Он в белом одеянии и с бородой из ваты, нимб у него совершенно съехал на одно ухо, черные глаза горят огнем, и танцевать он любит вполне по-земному, что и обеспечивает ему право на одно из мест в первых рядах ада. И не он ли несколько дней назад возмущенно возражал в этом самом доме с трибуны неведомому оппоненту:

— Да на что бы мы годились, товарищи, если бы нам не удалось по-хозяйски распорядиться теми миллионами, которые государство выделяло для стройки в Боддене! — И он, словно Зевс-громовержец, начал метать в участников собравшегося актива такие понятия, как интенсификация, рационализация, квалификация, поясняя на примерах, в чем их смысл в данных условиях. Но даже самый внимательный наблюдатель вряд ли смог бы предположить, что два дня спустя вновь встретится с этими серьезными людьми, отплясывающими вокруг господа бога, нарядившись в платья неисправимых грешников.

— Та-та-та-та-ра-та… — пел господь бог.

А возле него вприпрыжку скакал проказник Буратино, любимец детей, в полный человеческий рост, с красными щеками и длинным носом. Но… разве за ним не скрывается носик вздернутый? И не виднеются ли из-под шапочки с кисточкой кудри, всего несколько лет назад бывшие тугими косами девушки по имени Зинаида?

А зачем пожаловал в ад повар? Сварить адскую похлебку или перевернуть грешников на решетке?

— Поторапливайся, Герда, мы опаздываем, — сказал повар час с небольшим назад даме червей, шедшей сейчас с ним под руку.

Когда повар был молод, он работал токарем на заводе Борзига в Берлине. Позднее его специальность называлась «расточник», а завод — Народное предприятие «Бергманн-Борзиг». Но к тому времени повар был уже инженером, и не на заводе «Бергманн-Борзиг», а в Гидрострое, И переехал сначала в Лаузитц, а из Лаузитца — в Саксонию, а из Саксонии — в Шпреевальд. В промежутке между этими переездами три года прожил в Берлине. Вернувшись оттуда, положил в папку, где лежал диплом инженера, другой — об окончании Высшей партийной школы. И вскоре после этого оказался в Боддене. Жена всегда была рядом, куда бы его ни послали. Только во время его учебы в Берлине — нет. Три года они писали друг другу письма. Скучать ей не приходилось: и родительский комитет в школе, и президиум комитета Национального фронта