Год со Штроблом - [38]

21

Штробл выглядел невыспавшимся, был бледен, веки покраснели. Он встал раньше Шютца и проехал мимо окна на велосипеде, когда тот едва поднялся с постели.

Увидев входившего в кабинет Шютца, которого, по всей видимости, только и дожидался, оторвался от своего кофе и сказал коротко:

— Пойдешь со мной. Ты своим глазам не поверишь, — он отставил кофе и надел защитную каску, — но на «двухсотке» зазубрина в три-четыре миллиметра.

Двухсотмиллиметровый трубопровод они смонтировали на прошлой неделе, толщина его стенок точно соответствовала требованиям давления и температуры. Зазубрина делала трубопровод дефектным.

— Не может быть, — сказал Шютц.

— Сам убедишься, что может, — улыбка Штробла вышла горькой.

Они прошли вдоль эстакады для труб к головным боксам. Воспользовавшись случаем, Штробл сообщил Шютцу указания из «основы». Оттуда затребовали разработки некоторых графиков-анализов, и Штробл предложил обсудить их содержание на заседании партбюро. В головных боксах они поднялись по лесам прямо к «двухсотке». Матово поблескивал металл, с которым специалисты обращались, как златокузнецы с золотом. На вид он казался драгоценным. Но зазубрина на нем заметна, стоит только приглядеться.

— Не возьму в толк, как это могло произойти, — Штробл провел пальцем по зазубрине, словно касаясь не зажившей еще раны.

— Есть всего лишь две возможности, — сказал Шютц. — Либо чей-то злой умысел, во что я ни за что не поверю, либо кто-то по-свински небрежно обращался со своим инструментом, но и в это не верится.

Штробл кивнул, пожал плечами.

— Что говорит Юрий? — спросил Шютц.

— Кроме меня и обоих парней из отдела технического контроля, которые ее и заметили, никто ничего не знает. Бессмысленно звонить во все колокола, если мы сами не знаем, что тут произошло.

— И каким образом ты собираешься это выяснить?

Штробл промолчал. Он видел дальше Шютца. И полностью отдавал себе отчет в возможных последствиях со вчерашнего вечера. Он перебирал варианты один за другим — что делать, как поступить? — пока нашел выход, единственный выход. Зазубрину необходимо убрать, добившись, чтобы толщина стенок вновь отвечала первоначальным параметрам. Аккуратнейшим образом следует нанести сталь на место зазубрины. Казалось бы, все ясно. Но сложности начинались сразу же, стоило задать себе вопрос, кто возьмется нанести капельки стали на поверхность трубы? Изо всех сварщиков самый большой опыт у Юрия. Тогда, выходит, необходимо поговорить с Варей Кисловой. Начальника участка никак не обойдешь. Пойти, значит, к Варе и сказать: на трубопроводе зазубрина, пусть, мол, Юрий ее заварит! Она согласится, потом сделает рентгеноскопию шва, проверит все досконально. Хорошо, допустим. Потому что в этом случае мы гарантированы от ЧП. Но прежде всего Варя Кислова спросит, как на металле оказалась зазубрина? Спросит непременно, не может не спросить! Кто последним имел дело с «двухсоткой»? ДЕК. Мыслимо ли, чтобы квалифицированные рабочие, специалисты, столь небрежно, столь безответственно орудовали своими инструментами, чтобы на трубопроводе появилась зазубрина? При этой мысли Штробл задрожал от бессильной ярости. Собрать бы народ и так отчитать каждого по очереди, чтобы пух да перья полетели! Сейчас это исключается. Необходимо продумать случившееся до конца. Если отбросить мысль о чьей-то небрежности, остается одно — умысел. Нет. Невозможно. Это означало бы, что руководство, принимая трубопровод, просмотрело брак. Но на скрупулезность и придирчивость советских товарищей можно положиться всегда. Тогда… тогда кому-то понадобилось затормозить ход работ! Ни одного из своих рабочих в таком злостном намерении Штробл заподозрить не вправе. Это проверенные люди, он давно знает их, случайных среди них нет. Он, конечно, еще раз проверит их личные дела, кто они и откуда, что у них в прошлом. Если кто задумал недоброе, о Штробла он сломает зубы, как о камень. Он убежден, что здесь, на строительстве ДЕК, совесть чиста у всех и у каждого. Чего стоят, однако, все эти соображения, заверения, что они стараются работать ответственно, бдительно? Куда денешься от несомненного факта: на «двухсотке» есть зазубрина, и ДЕК не в состоянии объяснить, откуда она взялась. Этот дефект может заставить советских товарищей усомниться в надежности и компетентности партнеров из ДЕК. Но почему обязательно все советские товарищи именно так воспримут случившееся? Он представил себе большеглазую Варю Кислову, уравновешенную и рассудительную, как она будет впредь колебаться, медлить, мысленно обставляя различными оговорками разрешение продолжать сварочные работы. А скорый на решения, резкий Володя, тот скорее всего теряться в догадках не будет, а поставит просто-напросто вместо Зиммлера и Вернфрида Юрия и Сашу. А они? Вряд ли они так уж заинтересованы в дополнительной работе, вряд ли. Атомные электростанции возводят сейчас в самых разных уголках их необозримой родины, от Полярного круга до полуострова Мангышлак — всех названий и не упомнишь. Поработать лет десять на монтаже АЭС на Родине после десяти с лишним лет работы за границей — вот чего им, наверное, хочется. Что же касается надежности в работе, тут советские товарищи никогда на уступки не шли, тут они как кремень и по отношению к своим, и к чужим. Не уступят ни в чем, никто, начиная от Володи и Юрия и кончая Сашей и Варей. А Вера? Он старался до сих пор отринуть мысль о ней. Не вышло. Итак, значит, Вера. Они ежедневно встречались по делам службы, увязывали совместную работу советских специалистов и бригад ДЕК, уточняли сроки, определяли фронт работ, контролировали выполнение планов. Вера требовала точности во всем. Не терпела расплывчатости в постановке задачи, безжалостно вскрывала узкие места. В этом они были друг другу под стать. Штробл признал ее как специалиста, но не мог забыть сказанного ею: «Скажите мне, в каких случаях вы считаете себя лицом ответственным?» Не забыл иронии, скрытой за этими резкими словами.