Год смерти Рикардо Рейса - [20]

Рикардо Рейс, войдя в номер, видит уже приготовленную постель: одеяло и простыня откинуты, образуя геометрически четкий прямой угол, но — скромно, целомудренно, сдержанно, не заманивая в бесстыдную белизну своего нутра, а ненавязчиво уведомляя, что если, мол, тянет прилечь, то — пожалуйте сюда. Нет, не сейчас, попозже. Сейчас он прочтет те полтора стиха, что записал на клочке бумаги, строго поглядит на них, поищет ту дверь, которую может отпереть этот ключ, если это и вправду ключ, представит, что дверь подалась и открылась, обнаружив за собой другие запертые двери — и к ним уж ключей не подобрать — и вот наконец упорство ли возобладало, одолела ли усталость — его, Рикардо Рейса? чья-то еще, а если чья-то еще, то чья же? — но стихотворение завершилось так: Дух мой бестрепетен и беспечален, и вознестись бы хотел я превыше счастья и горести рода людского. Ибо и счастье есть тоже ярмо и тяжкое бремя. После чего лег и сразу же уснул.

* * *

Рикардо Рейс давеча попросил управляющего подать завтрак в номер, к половине десятого, и не то чтобы он собирался спать до этого часа, а просто не хотелось второпях вскакивать с кровати, путаться в рукавах наскоро наброшенного халата, нашаривать домашние туфли, панически ощущая неспособность двигаться с проворством, достойным терпения той, кто стоит за дверью, обремененная большим подносом с кофейником, молочником, тарелочкой, на которой разложены ломтики поджаренного хлеба, ну, может быть, есть там еще и стакан с апельсиновым или черешневым компотом или розетка с темным, ноздреватым айвовым мармеладом или кусок бисквита, или какой-нибудь коржик или рогалик или прочие изыски и роскошества, предоставляемые гостям в отелях, а как обстоит с этим дело в «Брагансе», мы сейчас и узнаем, поскольку Рикардо Рейс по приезде завтракает в первый раз. Все будет сделано, вчера пообещал ему управляющий Сальвадор, и, как видно, заверению можно верить, ибо минута в минуту стучит — не минута, сами понимаете, стучит в минуту, а Лидия — в дверь, что, по мнению стороннего наблюдателя, решительно невозможно, поскольку обе руки у горничной заняты, и ох, наплакались бы мы с прислугой, если бы не набирали ее из числа тех, у кого рук — три или еще больше, и эго тот самый случай: не расплескав ни единой капельки молока, умудряется Лидия деликатно постучать костяшками пальцев в дверь, ухитряясь при этом, не перехватывая, удерживать поднос — чтобы поверить, надо это увидеть, да заодно и услышать, как она произносит: Сеньор доктор, ваш завтрак, произносит так, как выучилась и, хоть и принадлежит к социальным низам, до сих пор не позабыла. Да, не будь эта Лидия горничной, да притом еще — опытной и умелой, ей бы прямая дорога в канатоходцы, в жонглеры, в фокусники, но и для избранной стези есть у нее должные дарования, и не соответствует ее призванию разве что имя: Лидия зовут ее, а надо бы — Мария. Рикардо Рейс между тем привел себя в порядок — он уже выбрит, халат подпоясан, он успел даже приоткрыть створку окна, чтобы проветрить в номере, ибо терпеть не может застоявшуюся ночную духоту и дурные запахи, которые случается источать даже поэтам. И вот он впустил горничную. Доброе утро, сеньор доктор, произнесла она и поставила поднос, угощение на котором, хоть и оказалось не столь изысканно-обильным, как он себе воображал, не уронило чести отеля «Браганса», и не следует, стало быть, удивляться постоянству его постояльцев: иные, приезжая в Лиссабон, и слышать не хотят о другой гостинице. Рикардо Рейс, ответив на приветствие, произносит: Нет, спасибо, ничего не надо, и это ответ на вопрос: Не угодно ли еще чего-нибудь, неизменно задаваемый вышколенной прислугой, ко торая, услышав «нет», должна тихо удалиться, желательно не поворачиваясь спиной к постояльцу, что есть признак неуважения к тому, кто нам платит и позволяет существовать, но Лидия, получившая приказ проявить к доктору Рейсу удвоенное внимание, вместо того чтобы уйти, говорит: Вы заметили, сеньор доктор, Каиш-до-Содре всю как есть залило, да вот, таковы они, люди, вода, можно сказать, подступает к дверям их обиталища, а они как легли, так и заснули, а если и проснулись и услышали шум дождя, то решили, что это им снится и это во сне они в этом сомневаются, а сомневаться, между тем, решительно не приходится: лило ночь напролет с такой силой, что затопило всю Каиш-до-Содре, и воды там по колено — по колено тому, кто, разувшись и подвернув брюки чуть не до самого паха, вынужден вброд перебираться с одной стороны улицы на другую, неся на спине старушку, которая, впрочем, легче тех мешков с фасолью, которые каждый день таскает он с телеги на склад. Ступив на твердую землю, старушка открывает кошелек и вручает монетку Святому Христофору, а тот — выразимся так, чтобы не повторять слово «который» — снова лезет в воду, ибо с того берега призывными взмахами поторапливает его некто, по годам и телесной крепости вполне способный перебраться через лужу на своих ногах, собственными силами, но он, вероятно, боится ударить лицом в грязь или забрызгать ею свой элегантный костюм, ибо это именно жидкая грязь, а никак не вода, и потому не замечает, как нелепо он выглядит на закорках у грузчика — вся одежда в полнейшем беспорядке, задравшиеся до середины икры штанины открывают зеленые подвязки на белых кальсонах, и нет недостатка в тех, кого забавляет это зрелище — вот и из окна на втором этаже отеля «Браганса» улыбается средних лет респектабельный господин, а за спиной у него, если только верить нам своим глазам, стоит и смеется еще и женщина, ну, разумеется, по всем признакам и приметам это женщина, однако глаза наши не всегда видят то, что должны, ибо она весьма смахивает на горничную, во что поверить трудно, поскольку в этом случае должны были бы затрещать социальные устои и сословные перегородки, чего следует опасаться, впрочем, в жизни всякое случается, и если верна поговорка «Случай делает вора», то почему бы ему не сделать и революцию — хоть такую, к примеру, когда горничная Лидия дерзнула занять позицию у окна за спиной Рикардо Рейса и вместе с ним, как равная с равным, смеяться над позабавившей обоих уличной сценкой. Это — мимолетные миги золотого века, вдруг возникающие и почти тотчас исчезающие, и потому так быстро устает счастье. И вот уже пролетел этот миг: Рикардо Рейс прикрыл створку окна, Лидия — теперь уже снова всего лишь прислуга — попятилась к дверям, и все это происходит не без спешки, ибо тосты остынут и станут невкусными, Я вас потом позову, поднос заберете, говорит Рикардо Рейс, и воля его будет исполнена через полчаса, Лидия тихо войдет и бесшумно выйдет, унося полегчавшую кладь, покуда Рикардо Рейс с деланной рассеянностью будет перелистывать, не читая, упомянутый выше «The God of the labyrinth».