Год призраков - [25]

— Там Крапп, — прошептал я.

Джим навел бинокль на группу, которую разглядывал я.

— Черт, верно, — сказал он.

— Он-то что там делает?

— Кажется, плачет. Да. Вон, вытирает глаза. Слушай, я всегда говорил, что он задница.

— Да, — ответил я, но мысль о том, что Крапп пришел и к тому же плачет, меня потрясла.

Джим снова навел бинокль на полицейских и сообщил мне, что на концах этих канатов у них такие большие стальные крючья — по четыре когтя на каждом. Время от времени они останавливаются и вытаскивают крюки, поворачивая рукоятку лебедки. Он доложил мне о находках: куски дерева, заржавевший велосипедный руль, остатки скелета то ли собаки, то ли лисы… и все в таком роде. Они медленно прочесали все озерцо, а потом начали снова.

— Нет его здесь, — сказал Джим. — Так что предсказания Мэри можно засунуть в одно место.

Я снова приподнял голову над упавшим стволом и смотрел некоторое время, осмелев: вероятно, Чарли я все-таки не увижу. Мы просидели на холоде битых два часа, и меня уже пробирала дрожь.

— Пойдем домой, — прошептал я.

— Ладно. Они почти закончили.

Но Джим пока не торопился уходить, и наша тайная слежка вдруг напомнила мне о бродяге.

Один из полицейских в лодке закричал:

— Стой! Тут что-то есть!

Я снова высунул голову. Полицейский начал крутить ручку лебедки, наматывая канат на барабан.

— Похоже на одежду, — крикнул он своему товарищу на берегу. — Погоди-ка… — И он начал крутить быстрее.

Что-то вспороло поверхность воды рядом с кормой лодки. Оно напоминало разбухшее от воды тело, но сказать наверняка было трудно. Брюки и рубашку, во всяком случае, я различил. Потом появилась голова, большая и серая, за ней — туловище.

— Черт! — сказал Джим.

— Мистер Бла-Бла-Бла, — прошептал я.

— Дай-ка мне камеру. Я должен это сфотографировать.

Он сделал снимок и вернул мне камеру, потом дал знак следовать за ним. Мы на четвереньках поползли прочь от упавшего дерева, а когда озеро скрылось из виду, встали на ноги и припустили как оглашенные.

Мы остановились, чтобы перевести дыхание, за домом Халловеев, все еще под укрытием леса.

— Бла-Бла-Бла, — сказал Джим и рассмеялся.

— Это ты его утопил?

— Бла. — Он покачал головой. — Не, это его Тай-во-рту растлил и выбросил.

— Иди ты…

— Может, его нашел Мейсон со своими жуткими толстозадыми сестренками и кинул в озеро. Они вечно ошиваются тут в лесу. Нужно было попросить Мэри сказать, где мистер Бла-Бла-Бла.

— Но где же тогда Чарли?

Джим метнулся мимо меня и перепрыгнул через ручей.

Я последовал за ним, чтобы не отстать. Мы пробежали по заднему двору Халловеев, обогнули их дом и вышли на улицу.

Дома я с облегчением обнаружил, что мама не сидит за обеденным столом. Дверь к Бабуле и Деду была открыта. Я слышал, как Дед вслух ведет расчеты по своей системе. Можно было не заглядывать — я и без того знал, что Мэри сидит рядом с ним. Джим отнес камеру и бинокль наверх, а я пошел в родительскую комнату посмотреть, встала ли мама. В кровати ее не было, но, проходя мимо ванной, я услышал, как ее рвет.

Стукнув в дверь, я спросил:

— С тобой все в порядке?

— Я выйду через секунду, — ответила она.

Тебе это понадобится

С самого начала этого учебного года было ясно, что мистер Роджерс, библиотекарь, потихоньку сходит с ума. Во время своего обеда, когда Крапп обычно проводил у нас урок арифметики, старик в своем помятом костюме, сгорбленный, выходил на бейсбольное поле, прогуливался между баз и разговаривал с самим собой, словно пытался воскресить какую-то игру из далекого прошлого. Тот мелкий песок, что собирался вокруг баз, мягкий коричневый порошок — Пинки Штайнмахер поедал его, зачерпывая ложкой, — поднимался на ветру, обволакивал Роджерса, который начинал хлопать в ладоши, словно это природное явление было изъявлением восторга толпы. Крапп поглядывал через плечо, стоя у доски. Видя, что все мы уставились в окно, он качал головой и опускал жалюзи.

Последней каплей для Роджерса, казалось, стала утрата его гигантского словаря, словно тот был якорем, не дававшим библиотекарю уплыть по воле волн. С потерей словаря у старика, как любил говорить мой отец, «крыша поехала». Каждую неделю Крапп приводил нас в библиотеку, где мы полчаса проводили с Роджерсом. В последнее время старик много улыбался, как собака в жаркий день, а глаза его постоянно двигались — стреляли туда-сюда. Бывало, он несколько минут стоял столбом, вглядываясь в падающий из окна луч света, а иногда им овладевала лихорадочная активность: он ходил взад-вперед, снимал книги с полок, совал их нам в руки.

Джейк Харвид был жесток с Роджерсом: он корчил рожи за спиной библиотекаря, вызывая всеобщий смех (а уж если Джейк хотел тебя рассмешить, то устоять ты не мог). Джейк вышвыривал книги с полок на пол и оставлял их там. Любая брошенная книжка отдавалась болью в сердце библиотекаря, и однажды Харвид чуть не довел его до слез. Я втайне симпатизировал Роджерсу за его любовь к книгам, но его причуды стали доставать и меня.

Утром в понедельник — на другой день после поисков в озере — у нас была библиотека. Пока мы там находились, Роджерс почти не покидал свой маленький кабинет — сидел за столом, сгорбившись и закрыв лицо руками. Харвид пустил слух, что Роджерс потихоньку просматривает номера «Плейбоя». Когда полчаса почти истекли, Роджерс вышел, чтобы записать на ребят выбранные ими книги. Он подошел ко мне сзади, положил руку на мое плечо и через мою голову потянулся к верхней полке, с которой снял тоненькую книжку.