Год охотника - [41]

Франц вдруг почувствовал: что-то случилось. Быть такого не могло, чтобы Вилли оставил его без информации.

Он встал на лыжи и резво заскользил по снегу. Углубился в лес метров на триста всего - и тут впереди приветственно залаял Фомка. Ему ответил серьёзный, односложный, но радостный гавк. Франц узнал голос Волчка, прибавил в темпе.

- Ох... Фима... хорошо, что ты... надо выручать!.. - задыхаясь, ещё издали закричал Бурханкин, увязая в снегу: шёл без лыж.

Он волоком тащил за собой тулуп, на котором кто-то лежал.

Франц заметил откинутое в сторону тонкое, бледное, запорошенное снегом девичье запястье... рассыпавшиеся по меховой изнанке тёмные волосы, приукрашенные морозным серебром.

- Куда ты её тащишь?! - он приподнял края тулупа, подсунул лыжи в качестве полозьев. - Кто это?..

- Не бойся, не к тебе! - пропыхтел егерь, тяжело отдуваясь. - К себе в берлогу. Надо схоронить девочку, пока... Это Василиса и есть.

Франца напугало слово "схоронить".

- Жива?.. - получив в ответ кивок, спокойно возразил: - Ко мне ближе. Чего же не на Орлике?..

- Я его Михалне запряг, чтоб доктора из больницы привезла. Они там угорели... Да, к тебе, Фима, лучше, - убеждённо пропыхтел егерь, - не догадаются, что она у тебя.

Игорь Максимильянович снял дублёнку, накрыл ею легко одетую девушку. Потащили.

Через несколько минут занесли в дом, уложили в комнате на диван.

Бурханкин, клацая зубами, вернулся в сени, повертел в руках мокрый тулуп, бросил его на пол. Не испросив разрешения, быстро надел дублёнку Франца и снова выбежал на улицу. Волчок, подчиняясь его приказу, остался сторожить у входной двери, прикрыв мудрые глаза оттенка сырой глины...

Франц быстро решал, глядя на незнакомую Василису:

"Что же делать? Спиртом растереть?"

Пока стягивал с полуживой девушки ботинки, носки, свитер, джинсы, пока растирал вафельным, смоченным водкой полотенцем ступни, руки, плечи, Фомка предпринял свои меры: вылизал бледное лицо, как тарелку дорогого фарфора, уткнулся шоколадными ноздрями в перламутровую раковину уха, пощекотал тёплым дыханьем.

Сработало. Ледышка оттаяла: даже смущённо улыбнулась, почесала ухо.

- Где-нибудь больно? - спросил Франц.

Она пошевелила пальцами рук и ног, снова улыбнулась, потянулась к свитеру.

Франц предложил ей меховые тапки, набросил на узкие плечи свой зимний длиннополый халат.

Василиса встала. Огляделась.

- Спасибо.

- Ну вот и славно! Меня зовут Игорь Максимильянович. Теперь - в ванну. Фомушка, проводи. Фройляйн, возможно, захочет запереться, так ты останься внутри на всякий случай. Только веди себя прилично и не подглядывай! Франц погладил своего любимца: - Не беспокойтесь! Он умный. И потом вы нам сильно напоминаете мою дочь.

Василиса хотела что-то сказать, закашлялась и только кивнула. Франц понял: благодарила.

Егерь вернулся лишь через полчаса. Франц успел протереть и без того блестящий поднос, поставить на него тонкую чашку, заварить в ней зверобой и мяту, прикрыть хрупким блюдцем, сверху напялив стёганую молодуху - "бабу на чайник".

- Где тебя носило? - накинулся он на Бурханкина, заслышав шум в сенях.

- Оследие заметал, - коротко ответил тот, отряхиваясь от снега, - на всякий случай. Теперь её здесь точно искать не будут. Слушай, пока, это... пока нету её...

- Раздевайся. Пойдём в гостиную.

В комнате егерь начал беспокойно озираться:

- А где же?..

Франц мотанул головой в сторону льющейся воды.

- Отогревается. Где ты её нашёл?

- Рядом с флигелем.

Франц ничего не понял. Достал из буфета кружку, вазочку с малиновым вареньем, розетку. Подвинул Бурханкину.

- Рассказывай. Как она туда попала?.. Угорела и вышла подышать?.. Когда?.. Ночью?..

Егерь таинственно пожал круглыми плечами под собачьей шерстью свитера, налил себе чаю, отхлебнул.

- Вот не захотел ты, когда мы тебя просили, вот теперь уже ничего и не сделать...

Франц предполагал, что разговор начнётся именно с этого, потому попробовал не раздражаться. Только спросил:

- Значит, теперь ты не нуждаешься в моей помощи?..

Бурханкин сразу заюлил, как провинившийся Фомка:

- Я-то... мне-то что... вот она вот...

Он склонил голову в сторону чуланчика-ванной.

Франц, изобразив, что тоже прислушивается к плеску воды, равнодушно заявил:

- Пожалуйста, пусть поживёт у меня столько, сколько нужно. Я не буду лезть с вопросами.

Старый манёвр, испытанный Францем многократно. Должно было помочь.

Так и вышло. Егерь (сражённый покладистостью обычно несговорчивого друга) едва не утонул в глиняной кружке.

Когда он прокаркался, Франц разобрал:

- Недаром... Диана... Зря не попросит...

- Диана? При чём здесь Диана?.. - Игорь Максимильянович напряжённо позвенел ложечкой, размешивая сахар. Ведь ещё осенью почувствовал, что история, начатая с трещин флигеля, будет иметь продолжение. - Она ей кто?..

- Диана?.. - переспросил Бурханкин, сделал несколько мелких глотков, чтобы окончательно успокоиться, и очень доступно объяснил: - Она Василисе, это... как мать... а вообще, это... никто... так...

- Ну, Вилли, - возмутился Франц, подливая нового чая взамен расфырканного, - можно толком и по порядку?! И - побыстрее, пока она там. Остальные где?.. Где Циклоп, музыканты, Евдокия Михайловна?.. Хозяин приехал?